Прошито насквозь. Рим. 1990. Александра Флид

Разве ты не боишься быть одна?

      Заночевав в этом брошенном доме, он понял, насколько неприятно было бы оказаться здесь в полном одиночестве. И если он, будучи намного старше Евы, испытывал нежелание задерживаться здесь, то ей, наверное, такая уединенность должна была опротиветь до смерти.

      – Где-то в другом мире я буду жить с кем-то, кого я стану любить всем сердцем, и мне всегда будет тепло, – вдруг сказала она. – Мой отец говорил, что этот мир не единственный. Где-то в других местах есть мы, но совсем другие. Там все по-другому. Иногда я думаю о том, что там мой папа не умер, а остался с нами, и радуюсь на нас. За тех нас.

      Эти ее слова были не совсем понятными, но Адам честно слушал ее. Когда она остановилась, он сразу же поинтересовался:

      – А сколько всего этих миров?

      Она вздрогнула, словно и не ожидала, что он так внимательно станет ее слушать, и даже задаст вопрос.

      – Никто не знает. Но я знаю точно, что там все по-другому.

      – И никак нельзя узнать, что с нами происходит в тех мирах?

      – Никак. Отец говорил, что если начать путешествовать между мирами, то можно запутаться или сделать самого себя несчастным.

      Адам уже понял, что все эти россказни про миры были лишь сказками для грустной маленькой девочки. Они были лишь выдумкой любящего отца, пытавшегося утешить своего единственного ребенка.

      – Их, должно быть, очень много, – предположил он, поддерживая эту сладкую иллюзию.

      Ева серьезно кивнула:

      – Да. Их больше, чем мы можем представить.

      – И в одном из них все мы обязательно счастливы, – добавил он.

      На ее лице мелькнула робкая улыбка, которая сразу же растворилась в сероватом утреннем свете.

      Завтрак, обед и ужин состояли только из картошки и лука. Ева умела варить, парить и печь их в самых разных вариациях, и Адам каждый раз удивлялся тому, как много она освоила за свою недолгую жизнь. Наверное, за прошедшие часы она привыкла к его присутствию – по крайней мере, ее движения больше не были скованными или нарочито резкими.

      Сырость пробралась в дом – за деревянным порогом образовалась небольшая лужа, да и крыша кое-где начала пропускать воду. Ева не обращала на это особого внимания, и на все его вопросы отвечала, что при таком сильном дожде это не удивительно. Все пройдет и высохнет само собой. Детская легкомысленность выглядела для него просто дико – он отлично знал, что если не следить за крышей, то дырки в кровле обязательно прорежутся шире, и со временем вода будет заливаться внутрь даже при слабом дожде.

      – Нельзя жить в сырости, – назидательно говорил он.

      – Стану больше и обязательно сама починю крышу, – отвечала она.

      Про себя Адам уже решил, что когда дождь закончится, он сам выберется на крышу и посмотрит, что там можно сделать. Латать небольшие дыры при помощи молотка и листов старой жести он умел – работал вместе с отцом, когда они занимались своим домом.

      Благие намерения так и остались всего лишь добрыми планами – грохот