Лаковый «икарус». Владимир Шапко

тряпки какие-то, бутылочное стекло, консервные банки. От метлы Новоселова летал желтый слипшийся парашютист, выброшенный, наверняка, вон из того окошка. Весело Новоселов покрикивал.

      Без пяти минут девять у общежития появлялся еще один руководитель. Главный. Силкина. Проходя мимо махающего метлой Новоселова и его команды, поглядывала искоса. Хмурилась. Упустила задачу. Не поставила вопрос.

      Накидывалась на завхоза Нырову. Гневно махала ручкой, показывая на стену здания. Где на одном из окон опять висело несколько трусиков женских. Снизочкой. Снизочкой вяленой рыбки… А на соседнем окне – пеленка! С желтым пятном посередине! Свежезастиранным! Вы что, не видите?!

      Нырова гнулась к блокноту, записывала. Будто шофер, поспешно обежала, открыла Силкиной дверь. За стеклом пропала Дранишникова. Была – и нет. Пошли ронять стулья вахтеры.

      Столовая открывалась с десяти, но уже с половины десятого начинали бить в дверь. «Открывай!» – кричали. Веселые все. Голодные. Шоферня.

      Врывались в зал. Мгновенно, как все те же пэтэушники (одна порода!), расталкивались по раздаче. Уже с разносами все. Подготовленные. Человек тридцать. Деревенские требовали только с картофельным пюре. Свой святой деревенский деликатес в городе. «Картофельное пюре есть? Мне только с картофельным пюре. Нет картофельного пюре? Почему нет картофельного пюре? Сейчас будет? Ладно. Мне только с картофельным пюре»… Пригородскйе снисходили до вермишели.

      Кассирша наяривала ручкой кассового аппарата. Будто отзванивала от себя очередников. Едоки с полными разносами расходились по залу. За столами корешились, смеялись, жадно ели, запрокидывали стаканы с жидкой сметаной. И вновь наворачивали бифштекс. С картофельным пюре, понятное дело.

      Отзавтракав, как положено ковыряя в зубах спичкой, шли в вестибюль, тащили из кармана папиросы. Некоторые выходили на осенний солнечный холод.

      Над пожухлой травой сидели на корточках. Как будто орлили на воле. Покуривали, пощуривались на чахлое солнце. Как сельские мужички цигарками, вялили сигаретками скольцованные пальцы. Остывали. Делать было нечего.

      Иногда проходили бабы. Свои. Общежитские. В плащах. В талии стервозно перетянутые. Как осы. Все с выдвинутыми грудями. Словно не могущие вздохнуть… Дружным гоготом их встречали и с подначками провожали. Некоторые даже вскакивали. Сразу находилась тема. «А вот у меня одна была, мужики, мужики!.. Покидает груди за плечи – и пошла! Зверь-баба, мужики!»

      – Ха-ах-хах-хах!

      Опять садились на корточки. Возбужденные. Возбуждение не проходило. И делать было нечего. Кто-нибудь, потужившись, выпускал сакраментальное: «Что-то стало холодать… А, парни?..»

      Пить никому не хотелось, после еды претило, однако зачем-то посылали в гастроном гонца.

      Шли. Взмывали лифтом, к примеру, на пятнадцатый этаж. Где в одной из затхлых комнатенок холостяков – без баб и без всяких мильтонов – какой-нибудь приблатненный с травлёными сизыми пальцами уже раскидывал карты.

      Прикуп