Кафар. Елизавета Бам

себе только старики или обладатели некой великой мудрости. Как писал Марсель Пруст, «наступает день, когда ты понимаешь, что весь мир может приносить тебе радость и начинаешь делать удивительные открытия не только в сочинениях классиков, но и в простой этикетке от мыла».

      Фактически своих ответов у Кати тоже нет и если она и делает какие-то удивительные открытия, то они так и не покидают свою утробу. Спорить с ней невозможно – просто ты понимаешь, что ее не очень интересует твое мнение, свое и подавно, и таким образом обесценивается сам предмет разговора. Поэтому Катя может нести любую ахинею, даже не обращая внимания, слушает ее кто-нибудь или нет.

      Тут опять я бы хотел коснуться ее воспитания. Про родителей брат ее как-то обмолвился, что они были не без музыкальных способностей. В доме стоит пианино, есть гитара и куча виниловых пластинок. Хотя саму Катю музыка опять же не особенно волнует.

      Если бы я мог описать ее жизнь на основании известных мне фактов, то получилось бы следующее.

      Катя родилась на два года позже своего брата Антона. До пяти лет ходила в детский сад, где воспитатели хвалили ее за умелую декламацию стихов. С шести лет она посещала музыкальную школу, с девяти – театральный кружок. Кроме того, известно, что она была до восьмого класса отличницей по математике.

      Доподлинно известен факт, что в возрасте одиннадцати лет Катя принесла домой голубя с перебитым крылом, напоила его молоком, а, чтобы его согреть, завернула в шарф и положила на горячую батарею, где голубь и сдох от удушья.

      Сама Катя о своем детстве и о смерти родителей молчит. Скорее всего, она просто ничего не помнит. Как оказывается, мало я о ней знаю. Если подумать, я знаю много смехотворных подробностей о жизни людей, которые мне совершенно неинтересны, но ничего не знаю о тех, кто является частью меня самого.

      О Сереже, например, я бы хоть сейчас написал донос: в детстве он коллекционировал монеты, собирал гербарий, никогда не нравился ни девочкам, ни мальчикам, увлекался химией и научной фантастикой, попытался поступить в Литинститут, начал подвязывать волосы в хвостик, а очки сменил на контактные линзы. Пишет садо-мазохистские рассказы. Его супруга носит сапоги.

      Катя глаз не могла оторвать от этих сапог. По мне: ну старые, ну стоптанные, ну серые. Сама на себя бы посмотрела – иногда ей даже лень лохмы причесать. Как можно жить с такой зыбкой системой ценностей, не представляю. Например, Кате лень читать книги. Если я ей перескажу сюжет и скажу, что я о нем думаю, она мне верит. Но если о той же книге расскажет еще кто-нибудь – она и это присовокупит. Необходимости в собственном знакомстве с источником у нее не возникает. Истина для нее где-то там – за сапогами. Может быть, в этой ее способности жить не среди конкретных предметов и действий, а среди того, как их воспринимают окружающие, и есть то, что так влечет меня? Например, Катя читает килограммы прессы: новости, рецензии, аналитику. Вначале я подумал, что она – еще один представитель управляемого быдла. Оказалось,