Мой волчонок Канис. Часть четвёртая. Сборник рассказов. Ольга Карагодина

не мигая уставилась перед собой и заревела: «Волки… Белка…», после чего икая, закачалась и уехала за корпусом назад в листья.

      – Пьяный монах, – прошептала хозяйка.

      – Пойдём, разберёмся, – засуетился Канис.

      – Вы ещё долго там будете стоять? – прозвучал за их спиной мужской голос. – Мне пройти мимо вас надо.

      – Уходим, – откликнулась хозяйка, наматывая на руку поводок. – Привидится же такое.

      Про сына Каниса и Найды – Урмана

      Урман

      (Записки хозяйки)

      Бабушка не пробегала? Вообще он Урман, но Колобок. Так получилось, что у него есть имя тайное, и прозвище, прочно прилипшее в жизни. Колобок он потому, что, когда я его вытрясла на пол из своей сумки (не баула отнюдь, а из обычной женской сумки через плечо), после вояжа из первопрестольной в Калужскую область – он Колобком и был. Маленький, круглый и глистатый. Не уверена, что прототип был тоже глистатый, но с другой стороны, он же «ротом» по земле катился…

      Я просто знала, что он Урман. Лес, сосны, камни… Свет через верхушки сосен. Мох. И ступающие по нему мягкие лапы. А если поднять глаза упрёшься в жёлтые звериные, внимательно следящие за тобой. Но будем считать, что это в традициях славянских племен, когда в жизни не называлось настоящее имя, чтобы злые духи не напали.

      Зачем я его приволокла – не знаю. Гормоны. Заехала посмотреть на чудо генной инженерии, случившееся у приятелей по пути от врача (была беременна сыном), и уехала с ним. Во что он вырастет – никто не предполагал. Вот как в том анекдоте – хомячок рос-рос… рос-рос… и вырос!

      Не сахарный он кобель. Может и возбухнуть, и зубами взять если что. Но аккуратно. Но это меня. На чужих не проверяла и не хочу. Есть у меня подозрения. Конечно, он не вполне собака. И по повадке, и по внутреннему содержанию. Неуловимо-звериное в нём есть. Он лаять-то научился после года. До этого подвывал только и скулил. Хотя его «словарный» запас очень велик и эмоционален: он ворчит, бубнит, подтявкивает, ноет на все лады. Не лижется никогда – по-волчьи берёт зубами за лицо, за руку, пониже спины.

      Первые годы жизни категорически отказывался ночевать в доме и в отстроенном капитальном вольере. Только открытая веранда вдоль дома, под дверью. Иногда в сугробе. Помню, морозы были ужасные. Загнала. До трёх ночи он ходил, вздыхал, пил, топал, портил воздух, пыхтел и в три ночи был изгнан на улицу, где радостно рухнул в сугроб и стал там ползать на пузе. А иной раз метель, снежище – а он кверху брюхом спит и в ус не дует.

      С собаками он очень интересно отношения строит. Вырос он с борзыми кобелями. Авторитет непререкаемый для него был. Уважение выказывал до последнего, когда уже последний из борзых ослаб, он все губы ему облизывал и подползал. На борзых сук никогда не посягал в плане ухаживаний и вязок, хотя за овчарками и салюками ухлестывает только в путь несмотря на отсутствие того самого.

      Я, грешным