Белая эмиграция в Китае и Монголии. Группа авторов

никогда не сулили хорошего.

      В широченных шароварах подходили к нему сотник Парыгин и хорунжий Пинигин. Россианова найти пока не могли. Он спал где-то под кустом. Диалог начался с полутонов. «Вы водку пили?» – сумрачно спросил Унгерн. Молчат. «Для лысого черта я отдаю приказ или для вас? Офицеры сами нарушают дисциплину! Безобразие! Преступление!.. Расстреляю как собак бешеных!» – уже орал барон. Провинившиеся молчали, и лишь дрожали пальцы их у козырька фуражек. «Марш за речку, марш!» – заорал Унгерн. А был сентябрь месяц, вода в речке была холодна, да и вечер был прохладный. «Ваше превосходительство, простите!» – пытались умолять жертвы. «Марш или сейчас на месте пристрелю!» Офицеры медленно пошли к речке. Они оглядывались, но, видя лишь размахивание ташура, шли дальше. Весь лагерь смотрел на эту дикую невиданную картину.

      Подошли к речке, еще раз оглянулись. Сотник Парыгин первый вошел в воду. Вот несчастные по пояс, вот по горло в воде, вот уже поплыли на другую сторону, и в лучах заходящего солнца лишь отблескивали на плечах серебряные погоны.

      Но картина продолжалась. Около Унгерна стоял несчастный капитан Россианов. Он дрожал как в лихорадке, и последний запах ханы уже давно испарился из его головы. «Ты, с. с. интендант. Мошенник! Ты водку вздумал пить. Приказ нарушать, я ж у тебя все алкоголистические соки вытяну. Я из тебя сделаю трезвенника, алкогольная шкура… Я тебя приведу в христианский вид!» – «Ваше превосходительство! Ей-богу, больше ни рюмочки не выпью… Вот крест святой», – уныло защищался интендант.

      – Бурдуковский, – уже ревел Унгерн и, когда этот забайкальский «квазимодо», чудовище лицом и душою, явился, приказал ему: – Связать!

      С довольным видом «квазимодо» бросился за веревками и стал связывать руки капитана.

      – Балда, как вяжешь!.. Под мышки вяжи, – гремел барон. – А то эта интендантская пьяная крыса плавать не умеет… И тащи его в речку. Ну, марш в речку!..

      Интенданта потащили в речку, а он все время не переставал молить и утверждать, что «ни рюмочки больше не выпьет».

      Сволокли капитана в воду, и он осторожно пошел к середине речки. Потихоньку чертыхался, а когда вода стала ему по горло, представление приняло трагикомический характер. Вся дивизия во главе с Унгерном стояла на берегу, а барон продолжал отдавать приказания: «Ныряй, пьянчужка!» Интендант нырял. «Еще ныряй!» Опять нырнул. «Еще ныряй!» Интендант нырнул еще, и на поверхности воды показались пузыри. «Бурдуковский, вытаскивай его, а то еще утонет интендантская крыса!»

      Бурдуковский потащил за веревку и вытащил из глубины, как рыбу, несчастного капитана.

      – Ну, марш к приятелям за речку! – кричал барон, и Россианов с большим трудом доплыл до берега и присоединился к компании.

      Со всех ручьями текла вода, а наступала ночь, и холод становился острым и пронизывающим. «Зажгите костер, пьяницы!» – кричал им барон. «Ваше превосходительство, здесь нет ни сучочка!» – неслось оттуда. «Послать им туда