Вы его видели, но не заметили. Геннадий Олейник

карманы сразу, а вот монеты можно было и не убирать.

      Годы, проведенные на улице, научили, что если оставить бумажную купюру в шапке, то каким бы защищенным ни был переход, ветер доберется и до нее. Правда за тоже время я выучил, что люди охотнее жертвуют, когда в шапке уже что-то лежит.

      – Спасибо. Храни вас Господь! – произношу я каждый раз, когда кто-то опускает деньги мне в шапку. Я стараюсь не поднимать голову и не встречаться с ними взглядами. Меня это смущает: смотреть кому-то в глаза и искренне благодарить. Я никогда не чувствовал благодарности. Я был рад подаянию, но не благодарен за него.

      Тем более что свою бороду и щеки, усыпанные шрамами, я старался скрывать за высоким шарфом. Они были не самыми презентабельными частями моего тела, как утверждал Белицкий. Он-то толк в подаяниях знал и понимал, что вызывает симпатию у прохожих, а что – нет.

      Перед моим носом мелькнул знакомый шарф. Несколько раз в неделю в мою шапку опускались вчетверо сложенные купюры с чернильными следами на краях. Сначала появился бордовый шерстяной шарф в крупную клетку, а после – купюры. Он был женат и однозначно зарабатывал на хлеб, трудясь руками: то на пальцах не хватало ногтей, то я замечал свежие порезы. Откуда на деньгах брались следы от чернил, у меня предположений не было.

      Следом мелькала женская рука с опухшими пальцами, на каждом из которых было надето минимум по одному кольцу – каждое золотого цвета с крупными камнями. В сочетании с почти слезшим с ногтей лаком и грязью под ними это смотрелось вычурно, но эффектно. Нередко я замечал синяки выше запястий, что наталкивало меня на самые невообразимые предположения.

      Я никогда не поднимал головы, хотя мне было интересно, как выглядели мои патроны. Мне оставалось только гадать и представлять их себе незаурядными и таинственными.

      – Спасибо. Храни вас Господь!

      И в Господа я не верил. Сложно верить, что тебя где-то ждет мир из белоснежных перин, когда ты ночуешь на небольшом пятачке размерами метр на метр, находящемся между стеной и железной будкой, которая в случае аварии тебя и погубит.

      Раньше я был религиозен, ходил в церковь, причащался. Сейчас же я бы не отказался от бесплатного глотка вина. Как-то раз я зашел в церковь неподалеку от моего перехода, но мне не понравилось. Все было не так, как когда в молодости вместе с теткой я посещал дом Господний. Будучи одетый опрятно, в клепаных штанах и пальто из английской шерсти я ловил на себе благосклонные взгляды прихожан. Но в последний мой визит на мне была надета куртка с затертыми рукавами, выглядевшая сильно грязной даже после стирки. Тогда молящиеся смотрели на меня искоса. Я знал, что они не могли открыто выражать недовольство, ведь находились в месте, где провозглашалась терпимость к самым жалким из нас. Но я все равно чувствовал на себе их презрительные взгляды. Тогда-то я бросил это дело, перестал мешать честолюбцам и дальше верить в свою искреннюю набожность.

      Когда толпа поредела, а в шапке перестали позвякивать