Семь нот молчания. Екатерина Анатольевна Горбунова

девушки. Одна такая говорливая, яркая, студентка, наверное. А другая какая-то дикая. Я с ней здороваюсь, а она только кивает. Школьница еще, похоже.

      – Ма-а-ма-а-а, – протянул Глеб, неохотно отвлекаясь от вязкого болота своих мыслей.

      – А что? Я же просто рассказываю.

      Ему не надо было видеть, чтобы знать, что мать сейчас теребит пальцами прядь волос. Лучше бы коробки разбирала. Он опять прислонился к окну. Дыхание медленно выравнивалось. Захотелось спать. И плевать, что сейчас – день, потому что для Глеба теперь всегда ночь. С недавних пор.

      Звонок телефона отвлек мать. Ушла в другую комнату и разговаривает. Очень тихо. Так, чтобы Глеб не слышал. Как будто не понятно, что, раз тихо, то о нем. Когда же они все угомонятся-то? Со своими сочувствиями, соболезнованиями, предложениями и советами. Уже больше года прошло!

      Ощутив новую вспышку раздражения, Глеб постарался сделать глубокий вдох. Еще один. Третий. Как учил психолог в больнице. Черт!

      Он не мог видеть, что внизу, под окнами, стоит девушка в неброском сером плащике и удобных туфлях на невысоком каблучке.

      Она с любопытством изучила лицо нового соседа. Строгое. Красивое. Без грамма женственности и жеманности. Темно-русые волосы. Не качок. Но и не дистрофик. Плечи широкие. Наверное, если и старше ее, то на год или два, не больше, а может, и вовсе ровесник. Отметила, что юноша ей знаком. Или это внешность такая, что кажется, будто уже где-то встречались?

      И тут Лиля сделала то, чего, во-первых, от себя никак не ожидала, а во-вторых, никогда не делала: помахала парню. Махнула робко рукой, словно волосы поправляла с огромным замахом.

      Видимо, это заразно: утром – старик-художник, теперь – она сама.

      Сосед сделал вид, что ничего не заметил. Как стоял, так и остался стоять. Ну и хорошо, если честно! Лиля, глубоко вздохнув, резко развернулась и пошла вперед. Перемахнув через пару луж, поняла, что немного расстроена. Дойдя до угла, успела рассердиться. Сначала на соседа, потом на себя. А добравшись до остановки, устыдилась настолько, что готова была уходить из дома и возвращаться только затемно, чтобы не дай бог снова не встретить того парня. Но, уже садясь в автобус, умудрилась убедить себя, что незнакомец просто ее не заметил. Вот будь на ее месте Элла в своем ярко-розовом плаще, сиреневом берете и с развевающимся шарфом в тон, не заметить было бы невозможно. А она кто? Серая неприметная мышка этой неприглядной дождливой реальности.

      Полегчало. Уставившись в окно, Лиля подумала, что парень все-таки очень симпатичный. А судя по игре на фортепиано, еще и талантливый. Хотя, опять же, скоропалительные выводы. Откуда ей известно, что играл именно он? Может, кто-то из его семьи? А он пялился в окно со скуки.

      Но тихий голос внутри настойчиво повторял, что играл именно этот парень. Не его мать, сестра, брат, отец, бабушка или еще кто. Он – и точка.

      Уже подъезжая к своей остановке, Лиля почувствовала, как дернулся телефон, – сообщение. Отец. Наверняка, интересуется, почему не отвечает Элла. Девушка швырнула телефон поглубже