Мать и мачеха. Леони Вебер

правы, таки ему лучше с другой женщиной, чем с ней. Мне становится обидно, и я поспешно отворачиваюсь, но Анна, кажется, замечает мой взгляд.

      После ужина все разбредаются по разным углам комнаты, компаниями разговаривая кто о чем. Я остаюсь в одиночестве, и мусоля в руках свой бокал с вином, думаю, что странно, что Анна не пела. Мне казалось, что, если профессия человека – певица, то он должен исполнять что-то повсюду, включая семейные праздники.

      – Милена?

      Я оборачиваюсь. Легка на помине, мачеха тут как тут. У нее в руках тоже бокал, и она элегантно опирается на подоконник, возле которого мы стоим.

      – Все в порядке? Как тебе вечер?

      – Да, прекрасно. Десерт был очень вкусным, – зачем-то говорю я, хотя, надо сказать, не лгу, я съела свою порцию, и еще добавку.

      – Спасибо, это я готовила, – Анна улыбается, обнажая ровные белоснежные зубы, и я думаю, что у нее очень красивая улыбка.

      – Я пока умею готовить хорошо только пиццу, – выдаю я, надеясь, что наш разговор наскучит мачехе, и она после этой фразу отойдет. Мне вообще кажется странным, что она сама вдруг стала со мной разговаривать. Наверное, просто из вежливости, или из показухи, чтобы люди не подумали, что она стереотипная злобная мачеха, ненавидящая падчерицу.

      – Да, твой папа рассказывал, что ты устроилась работать в пиццерию, еще в прошлом учебном году. Нравится тебе там?

      – Вы правда думаете, что такая работа может кому-то нравиться? – не удерживаюсь от язвительности я.

      Но Анна, к моему удивлению, просто пожимает плечами:

      – Я хорошо отношусь ко всем профессиям. Каждому свое. Мои родители, например, не понимают, как можно быть певицей.

      – Я не планирую всю жизнь работать официанткой, я на последнем курсе филологического, – мне почему-то становится неловко, а Анна, наоборот будто входит во вкус разговора.

      – Я тоже когда-то училась на филолога.

      – Правда? – я чуть не поперхиваюсь. Уж кто-кто, а Анна не ассоциируется у меня с образованным человеком, интересующимся чем-то, кроме клубов и танцев.

      – Да, но я бросила, поняла, что меня привлекает творчество. Но читать все равно люблю, как и учить языки.

      Меня так и подмывает спросить, не читала ли она «Здравствуй, грусть» Франсуазы Саган, чтобы подвести к ситуации в нашей семье, но я слишком скромная, чтобы так откровенно провоцировать.

      – У тебя очень красивое платье, – вдруг говорит Анна. К счастью, в этот момент я не пью, так что не давлюсь от внезапности.

      – Спасибо, – говорю я без особой веры в ее слова. – Ваше намного лучше.

      – Она мне не очень нравится, – просто говорит мачеха. – К тому же на нем полно шерсти кота.

      Я смеюсь, она тоже. И вопреки всему, наш разговор продолжается дальше, а потом я понимаю, что время пролетело незаметно, все уже расходятся по домам. И я почти весь вечер общалась с Анной.

      – Наверное, я пойду, – говорю я ей. – Уже поздно, а мне завтра вставать на занятия.

      – Конечно, я позову