Год в оранжевом круге. Арина Громова

рисованием я начала нечаянно: поступила в художку в семь, вернее, мама отвела. Там была самой мелкой. Старшики частенько подшучивали. На первом уроке мне уже удалось отличиться, – выяснилось, что перепутать вертикальное и горизонтальное расположение листа – непростительная дерзость. Раздражало все. Откровенно. Учение техники рисования никак не поддавалось моему изучению, из чего, естественно, созрел протест – я рисовала назло, даже мазала, пачкала листы, ватманы, иногда холсты этой отсебятиной.

      Забавно, но тогда я отыскала свою изюминку. Непрекращающиеся дисциплины вначале были изнурительными: история искусств, живопись, постоянно сопровождающая натюрмортами, неинтересные однообразные пейзажи, скульптура, лепка, композиция, а после – я решила прогуливать, в то время как мама честно и преданно забирала меня из центра города, где находилась моя художественная школа, домой.

      Но в тот год папа расщедрился на подарки и превратил наш унылый чердак в мастерскую. Для меня. Он разом закупил десять холстов, мольберт и акрил, потому что знал, как я не любила масло. И о чудо: я влюбилась в рисование: стала проводить в мастерской каждый день, не заметив, что и уроки в художественной школе стали в удовольствие, пожалуй. Прошел год, два, три, четыре, пять, восемь.

      Сейчас, когда я закончила художку, люблю вспоминать себя той малышкой, кричащей в лицо скульпторам. Смеюсь.

      – Эй, ты спишь с открытыми глазами? – раздался резкий вопрос. Пухлые пальцы потеребили мою голову: короткие волосы снова растрепались, теперь не из-за ветра, а из-за Лины–друга моего детства, жительницы второго домика под названием «Морс» и попутно няни детишек гостей «Акватории».

      Я машинально закрыла блокнот. Забавно: ее «мужской» голос узнаю среди тысяч.

      – Ну пожалуйста, я же прошу: не надо так орать!

      Ее глуповатое лицо смотрит на меня так же, как десять лет назад. Она была первым, кто пошел знакомиться со мной. Тогда я назвала ее тетей Линой, а она все ждала, когда я спляшу. Не дождалась. Та не могла запомнить мое имя, поэтому обращалась на «солнце». Прижилась кличка.

      – Ладно-ладно, извиняй. Я не для этого пришла.

      – Нет уж, Капитолина Андреевна! Теперь вы сможете искупить свою вину лишь двумя облепиховым морсом.

      – Что угодно для моего солнца, – прокряхтела она, садясь рядом.

      Тетка погладила меня по голове. У нее привычка такая, наверное, все еще не может осознать: мне уже скоро пятнадцать, а не пять.

      – Искала меня?

      – Мать попросила тебя домой загнать. Ну, думаю уж сходить на пляж – задача посильная. Так, ничего не говори, сама угадаю. Уже поссорились с красавчиком, да? Или с отцом его? Судя по глазам, с отцом. Я видела, как он себя странно ведет. Ты бы поближе с семьей находилась.

      – Не сорилась я ни с кем! – перебила я. – Для ссоры надо быть знакомыми, а мы не успели. Завтра. Я честно попытаюсь.

      – Батюшки!

      – Лина! Хватит!

      – Молчу, молчу. Пошутить уже нельзя.

      – Мне кажется, неискренние разговоры ему сейчас не нужны. Шелуха это все.

      – А