Белый Камень. Чёрный Серп. Виталий Левченко

Возможно, нечто похожее происходило и сейчас. Только вместо линейки в ход пошли минометы.

      Иван дал себе слово разобраться во всем, когда наступит мир. Он верил, вопреки всему, что это время придет.

      Тридцатого ноября, утром, их полк получил приказ о наступлении.

      Воспоминания недавних лет вихрем кружились в голове Ивана, пока его вели по лесу к тому месту, где должна была закончиться его жизнь, а вместе с ней и боевые будни, и сомнения старшего лейтенанта Клюева.

      Нет, не старшего лейтенанта, а классового врага народа, хитро маскирующегося под своего! Политрук Воронов смотрел в затылок арестованному и чувствовал, как подступает к телу дрожь, означающая высшую степень ненависти вот к таким клюевым. А повидал он их на своем веку немало. Это был особый род врага – худший, по твердому мнению Воронова. Шпион и предатель работают скрытно, но отдают себе отчет, что являются пособниками вражеских сил. С ними все просто и ясно. А такие, как Клюев, этого не осознают, но постоянно во всем сомневаются. И никогда не знаешь, в какой момент из червоточины сомнения вылезет червяк. Политрук сплюнул и утерся рукавом: хоть бы он, сука, из благородных мразей происходил или из офицерья царского – было бы понятно. За тридцатые годы массу бывших белопогонников с поддельным документами вычистили из рядов армии. И он, Воронов, лично расстрелял не один десяток.

      Впрочем, чего можно ожидать от сына кулака! Пока у папаши маслобойню не забрали, другие с голоду пухли, а этот щенок масло жрал и щи густые хлебал. С такого харча слезать-то неохота. А пришлось. Вон чего в книжонке своей написал: помирить бы все народы, чтобы войны не было! Иисусик какой! И мысли все детские, под стать юродивому.

      Вспомнился Воронову один случай. Много их было на веку политрука, начиная с революции, но этот врезался в память особо.

      Шел тридцать седьмой год. Еще куча всяческой швали гнездилась в полках. Работать приходилось не покладая рук, а точнее – маузера. Каждый день аресты и расстрелы. Отдохнуть не получалось. Стрелковый полк, куда направили комиссара Воронова, базировался в Пскове, отдельные его части расположились у ближайшей деревеньки.

      Как-то вечером, вернувшись из штаба, Воронов увидел у крайней избы группу красноармейцев. Стояли они неплотным кольцом, а в центре дергался мужик в белой рубахе.

      Воронов пересчитал собравшихся: шестнадцать бойцов. Разинув рты, они слушали мужика и не заметили комиссара.

      – Это что за митинг?! – рявкнул он.

      Бойцы бросились строиться. Из шеренги вышел сержант.

      – Разрешите доложить, товарищ комиссар! Вот, юродивого обнаружили.

      – Юродивый, говоришь? – прищурился Воронов.

      – Так точно, юродивый! Сам не знает, чего болтает.

      Комиссар повернулся к мужику. Тот блаженно улыбался, почесывая спину рукой. Левый глаз у него косил.

      – Ну, что ты здесь говорил? – кивнул Воронов юродивому.

      Подбежала баба. Запричитала, схватила мужика за рукав.

      – Ой, горе ты наше! Да