Новое недовольство мемориальной культурой. Борис Хлебников

которая парадоксальным образом помогла многим реальным людям, пережившим Холокост, восстановить собственные воспоминания. Анимационный фильм и книга «Вальс с Баширом» также помогли израильским солдатам, участникам военной операции в Ливане, справиться с собственными воспоминаниями. «This was it», – сказал мне после своего рассказа один из них, положив руку на книгу. Фильм «Наши матери, наши отцы», названный знаменательной «вехой» в развитии немецкой мемориальной культуры, ставил своей целью показать нам то, что прежде замалчивалось в диалоге между поколениями. Вымышленный сюжет, препарированный по всем правилам кинематографического мейнстрима, претендует на правдивое изображение прошлого: вот как все было на самом деле! Уже Аристотель понимал, что художественная правда убедительнее документов и фактов. Каждая индивидуальная история была в реальности иной, зато в вымышленной истории себя узнают все. Недаром аутентичность фильма подтверждается многими зрителями из поколения, пережившего войну. «Именно так все и было!» – сказала после просмотра мать Нико Хофмана, послужившая прообразом для медсестры Шарлотты. «Все верно!» – подтвердил Гётц Али, узнавший в Шарлотте черты своей матери. А по словам писателя Дитера Веллерсхофа (р. 1925), военные эпизоды из кинофильма перемешались теперь с его собственными воспоминаниями о войне.

      Удалось ли фильму «Наши матери, наши отцы» достичь нового консенсуса в немецком обществе, закрыв зиявший пробел в национальной памяти? Можно ли предложить молодым поколениям эту версию событий прошлого как общепринятую и обязательную? Ведь кинофильмы, мультфильмы и комиксы, повествуя о целых исторических эпохах, оказывают более массовое и действенное воздействие на публику, нежели книги, музейные экспозиции или передвижные выставки. Молодые поколения американцев знают Вторую мировую войну по фильму «Спасти рядового Райена», а Холокост – по киноленте «Список Шиндлера». Телесериал «Наши матери, наши отцы» отличается несколько иным свойством: он одновременно и пробуждает воспоминания, и «прикрывает» воспоминания о событиях, которые пережиты в миллионах индивидуальных версий, а теперь обрели вид компактной и наглядной истории, предложенной массовому зрителю.

      Латентность молчания – Герман Люббе о послевоенной немецкой истории

      От восьмидесятимиллионного народа просто нельзя ожидать, что весь он скажет mea culpa. Думается, такое не произошло бы ни во Франции, ни в Италии. И все-таки для меня остается проблемой, насколько мало этот народ, взятый целиком, волновала данная тема.

Оливер Шварц [40]

      Травмы разрушают человеческую память и образуют разрывы в коммуникации между поколениями. Чем интенсивнее реакция на провалы памяти и чем эти провалы глубже, тем сильнее желание их восполнить. Говоря о нарушенном молчании, следует обратиться к первопричинам самого молчания, наступившего после 1945 года, которое послужило основой немецкой мемориальной культуры. С проблемой молчания

40

Цитата заимствована из интервью, которое кинорежиссер Доминик Граф взял у сценариста и режиссера Оливера Шторца (1929 – 2011). Шторц принадлежал к последнему поколению немцев, попавших на фронты Второй мировой войны. В начале 1960-х годов он снимал телефильмы для немецкой публики, которая еще хранила в живой памяти те военные годы. Постоянной темой его фильмов были национал-социализм и совершенные нацистами преступления. Шторц относился к числу тех, кто пытался преодолеть замалчивание, характерное для послевоенного периода. Он использовал в этих целях телевидение, – то есть новые и экспериментальные на ту пору технологии массовой коммуникации, – чтобы привлечь внимание немецких семей к данной теме.