Записки безымянного кота. Лея Р.

минуты жизни… Слёзы градом хлынули из глаз; из груди вырвался протяжный, громкий всхлип.

      Медленно подойдя к растерзанному существу, окоченевшему в неестественной позе, сквозь пелену слёз я, точно заворожённая, уставилась на широко распахнутые глаза, раскрытый в безмолвном крике рот и рваные раны по всему телу – зрелище окровавленных мышц и вываливающихся внутренностей вызвало секундный приступ тошноты, но не от отвращения, а от дикого ужаса. Отличаясь чересчур живым воображением, часто сталкиваюсь с подобными проблемами: читая романы, действие которых разворачивалось в тёмное Средневековье, когда в Европе вовсю практиковались пытки, аутодафе и прочие милые вещи, от которых у современных людей кровь стынет в жилах, нередко ощущаю, как от одного лишь описания подобных развлечений до боли скручивает желудок, а тело начинает ощутимо ныть, словно противясь тому факту, что с ним вообще можно вытворять нечто подобное. Вот и сейчас, помимо воли, явственно представила, как острые зубы впиваются в нежную плоть, как разрывается кожа под натиском стальных челюстей, как непереносимая боль взрывается сразу в нескольких местах, а через секунду всё тело превращается в квинтэссенцию муки, в сравнении с которой даже смерть уже кажется благом и избавлением…

      Эти ощущения в секунду пронеслись где-то глубоко в подсознании, отозвавшись судорогой во всём теле, а потом пришла злость. На собаку, которая так жестоко, по-животному, разорвала эту несчастную кошку, и без того вряд ли видевшую в мире много добра и ничем не заслужившую подобной участи. На себя – за то, что не оказалась в тот момент поблизости и не помогла существу, чья смерть выглядела ещё ужаснее, чем безрадостная голодная жизнь. Но больше всего на людей – тех, кто выкинул лежащую передо мной разодранную тварь Божью на улицу и тем самым подписал смертный приговор, обрекая на ужасную гибель и её саму, и котят. Конечно, едва ли это похвально с моей стороны, но в тот момент я искренне пожелала бывшим хозяевам испытать однажды на себе все прелести подобного страшного конца.

      Не знаю, сколько просидела там – вероятно, не более нескольких минут, – прежде чем кто-то осторожно тронул за плечо. Вздрогнув, я оглянулась; это оказалась баба Соня. Видимо, старушка обнаружила страшную находку раньше меня, потому как пришла с лопатой – уж не знаю, хранит ли она её на балконе для каких-то неведомых целей или попросила у местных автовладельцев (какой только хлам не хранится в гаражах).

      Я вызвалась помочь с погребением и начала копать с таким остервенением, что через десять минут скромная могилка под стать новой владелице была готова, а руки от непривычной работы нещадно саднило: кажется, я стёрла их едва ли не в кровь. Баба Соня аккуратно уложила то, что осталось от кошки, на серую почву; сглотнув, я начала медленно укрывать щупленькое тельце сухой рассыпчатой землёй, с досадой отметив, что глупые слёзы сами собой вновь закапали на свежую могилу. Шмыгнув носом, кивнула на прощание единственной свидетельнице своей слабости и поспешила домой, твёрдо решив, что