Лес. Георгий Панкратов

прежде не доводилось бывать среди такого ее скопления. Разве что в детстве, у родителей, которые собирали и бережно хранили посуду всех предыдущих поколений, считая ее наличие в доме показателем благосостояния, и сами не скупились на разные наборы, сервизы и комплекты. Ракитский плохо помнил ту посуду из детства, отложилось в памяти только ее количество, которое все ж таки было гораздо скромнее в сравнении с тем, что он увидел здесь.

      Но кое-что из увиденного его сильно удивило. Среди прочего барахла на глаза попался набор «Таежный», что стоял на самом видном месте, возле окна, не заваленный другой посудой и даже не слишком пыльный. Несколько тарелок, чашек с изображением еловых веточек и шишек не представляли никакого интереса и уж точно никакой ценности для кого угодно на свете, кроме двоих людей – родителей Ракитского. Они получили такой набор, в свою очередь, от бабушки с дедушкой, которых Ракитский видел всего-то пару раз, – и берегли «пуще жизни своей», как сами говорили. Однажды не уберегли: гоняясь по квартире, маленький Ракитский опрокинул «таежную» чашку, и та дала трещину. Родители не давали спуску бедному ребенку несколько недель, и он на всю оставшуюся жизнь усвоил, что если и есть в жизни что-то вечное и великое, на чем держится мир и семья как маленькая модель мира, то это набор из двенадцати предметов за стеклянной дверцей серванта. Покусившись, пусть и невольно, на его целостность, Ракитский пошатнул мир. Мир трясся, раздвигая континенты и погружая города в толщу океана, но выстоял. Затем набор «Таежный» вместе с той самой склеенной чашечкой перекочевал в семью Ракитских. Он сам, да и жена долго отнекивались, но вскоре поняли, что родителям важно успеть передать реликвию по наследству – и сдались. Родителей вскоре не стало.

      Ракитский не любил набор «Таежный», но для той самой треснутой чашки делал странное исключение – пил из нее чай. До тех пор, пока не грохнул, неосторожно моя в раковине. Когда это было? Вспомнить бы… Но вот здесь, перед ним – такая же точно, с трещиной, чашка. Он ясно видел ее, и остальные стояли здесь же, и шесть тарелок рядом с ними. Набор из двенадцати предметов.

      Возле треснутой чашки, словно специально – вот только зачем: удивить? напугать? он называл такое «взять на понт» – стояла коробка с чайными пакетиками. Ракитский медленно, словно сжалившись над стонущим домом, подошел к чашке и увидел на дне кусок сахара. Плита была тут же – на две конфорки, рядом газовый баллон, и даже металлический чайник со свистком стоял на плите, будто бывалый специалист, скучающий без работы. Дом словно призывал к действию, совсем безобидному – просто выпить с ним чаю. Ракитский схватил пачку и поднес к лицу. На чайной коробке были нарисованы зеленые ветви и выглядывавшее из-за них солнце. Оно улыбалось и потягивалось своими маленькими, но крепкими лучами-ручками, и было очевидно довольным, чего желало и каждому, кому могла попасть в руки пачка. Поверх веток тянулась надпись: «Весна». Другой информации на коробке не было.

      – Чай «Весна», –