На улице Дыбенко. Кристина Маиловская

Там, говорят, товар зачетный. Не говно местное.

      – Не доеду. Не сдюжу. Дай штуки три.

      – Не могу. Ему все отдал. Пустой.

      И в доказательство своей «пустоты» Чубарь пошарил по карманам.

* * *

      На Коллонтай увидел со спины Рыжего. Тот переходил улицу по зебре, опираясь на костыль. Загорелся зеленый свет, и машины нетерпеливо засигналили. Серега поравнялся с Рыжим, подхватил его под левую руку, и они вдвоем доковыляли кое-как.

      – Рыжий, ты че в тапках?

      – Мода такая.

      – В натуре?

      – Не лезет ниче, кроме тапок.

      – В смысле?

      Рыжий приподнял штанину и показал ногу.

      Серега отшатнулся.

      – Некроз. Скоро отрежут.

      – Убери, бля.

      Рыжий послушно опустил штанину.

      – Есть пара штук?

      – Серый, я похож на человека, у которого есть пара штук? Пятка есть. Хошь напаснуться?

* * *

      С Коллонтай Сережа дошел до проспекта Солидарности, оттуда на Товарищеский, потом на Большевиков и на тяжелых ватных ногах вернулся на Дыбенко. С каждым днем маршрут его все удлинялся и усложнялся новыми зигзагами и крюками, а сил становилось все меньше. Он уже выучил имена всех пролетарских героев, в честь которых были названы улицы этого района, и даже сроднился с ними, будто они были членами его семьи – дядьками и тетками: Шотман, Коллонтай, Дыбенко, Антонов-Овсеенко, Подвойский… Кто они были, эти черти? Герои или такие же бродяги, как и он сам? Ловцы несбыточного счастья. Фанаты вселенского «прихода».

      Сережа поднялся на пятый этаж. Руки не слушались – пришлось несколько раз выдохнуть и приложить усилие, чтобы попасть в замок ключом.

      Хотелось грохнуться на пороге и замереть. Не двигаться. Но не двигаться было нельзя. И Сережа, не разувшись, прошел по ковру, открыл шкаф и вытащил коробку. Она была в пакете. Удобнее будет нести. Он присел на диван, вытер пот со лба тыльной стороной рукава, который уже потемнел от влаги. Вязкая тьма за окном превращалась в серую жижу.

      Закурил.

      А может, в окно? И все. И нет ничего. Ни стыда, ни боли, ни бега с препятствиями. Один только покой.

      Но тогда они не встретятся с ней там – наверху. И придется болтаться одному. Как говно в проруби. Навечно. Хорошие дела… Этого он допустить не может. Все что угодно, только не это. Он готов испить эту чашу до дна. А хули. Жизнь прожить – не поле перейти. Не все коту творог, когда и мордой об порог. Че? Думал, бабла до хуя и все можно? Думал, бога за яйца ухватил? Ан нет, дружочек! Походи, побегай! Повертись ужом, сучий потрох!

      4

      – Кирочка, вы статьи читали?

      – Не все.

      – Вы их там поторапливайте, это ж народ такой, пока гром не грянет…

      – Угу.

      – Вы в курсе, что к нам финны едут? Причем по вашей теме. Достоевский, Санкт-Петербург и что-то еще… Я буду вас рекомендовать в кураторы.

      Кира накинула куртку, нащупала в кармане пачку, зажигалку. Она спускалась по старым стертым ступеням и казалась сама себе человеком, случайно забредшим в это старое учебное заведение. А с другой стороны,