Цветы в паутине. Алекс Веагур

и заснул с потрепанным красным блокнотом в руке. Через некоторое время блокнот выпал из расслабленных пальцев…

* * *

      Проснувшись, Александр Николаевич посмотрел на часы. Восемь! Восемь утра! Он проспал!

      Учитель мигом оделся, выскочил из дома и припустил к лесу. На нем был черный мятый костюм, коричневые туфли, белая рубашка с голубыми полосками и в тон пиджаку длинный тонкий галстук, неумело повязанный на шее.

      В лесу стоял неумолчный шорох, и Александр Николаевич знал: его здесь ждали, а он опоздал. Он бежал мимо деревьев, склоненные ветки которых норовили оцарапать ему лицо. Кусты орешника рвали ему костюм. Толстые, невероятных размеров стрекозы пытались залететь ему в уши. Барсуки и зайцы кидались под ноги, а птицы старались вцепиться в волосы. Дыша глубоко, и держась за бок, учитель бежал и бежал, а со всех сторон раздавался шепот:

      «Ты опоздал, ты опоздал!»

      И вот перед ним наконец открылась знакомая поляна, где он еще вчера предавался альковным утехам со своей Вольной – поляна сладкой земляники, веселых зайцев и одуряющей любви.

      Испуганно озираясь, учитель понял, что теперь на поляне все изменилось, было не так, как раньше, и больше походило на чью-то выдумку, сказку или, скорее всего, на чей-то вздор. По всей поляне клубился зеленоватый туман, доходивший учителю почти до груди, и сквозь него ничего не было видно. Александр Николаевич посмотрел вверх. Челюсть у него отвисла, – там, среди листвы окружавших поляну деревьев покачивались, словно гигантские гроздья винограда, сплетенные из веток и цветов домики. Все это было похоже на необычную картину, созданную чьим то воспаленным воображением (а может быть, и самим лесом!) – смесь ожившего натюрморта с фантасмагоричным пейзажем. Словно огромная статуя, посередине картины возвышался над остальными деревьями могучий дуб с темным дуплом, обнимая ветвями самый большой из гроздьев-домиков. И вдруг в открытой двери показалась Она – Вольная. Встретившись с ним глазами, Девушка скрылась внутри, но дверь не закрыла.

      – Ты Ее не любишь, – прошелестело, вздыхая, огромное дерево— статуя на ожившей лесной картине, – лжец!

      – Нет, я люблю Ее, и теперь Ей от меня не спрятаться, – едва слышно прошептал учитель, – даже так высоко!

      Дуб зашумел листвой, качнул тяжелыми ветками и затих; из тумана под ним показался Старик, сидящий на сплетенном из веток и корней дуба троне и покачивающий на голой ноге с длинной и худой стопой какой-то круглый комок шерсти с горящими глазами.

      «Отец», – подумал учитель, удивленно рассматривая Старика.

      Босой, облаченный в одеяние из веток и листьев – это, конечно же, был Он, Отец Вольной, и Он не спускал глаз с учителя. Словно приросшие к голове, из густых зеленовато-седых волос Старика торчали две ветки, на которых сидели птички. Старик выглядел очень сердитым, и Александр Николаевич невольно ощутил присутствие страха. (Как часто в последнее