Здесь водятся драконы. Борис Батыршин

подельников Салеха, выхватив из-под лохмотьев ножи, кинулись в дом; сам же он взял ещё дёргающееся тело за ноги и помог оттащить в тень за крыльцом. Слуга, сделав на прощание угрожающий жест, скрылся во тьме, а Салех, с облегчением переведя дух, занялся полезным и привычным делом – обшарил карманы убитого. После чего забился в поглубже в тень, но так, чтобы видеть всё, что происходит на улице перед особняком.

      Ожидание не затянулось. Сначала в доме послышалась возня, потом короткий женский вскрик (Салех, услыхав его облился холодным потом), затем что-то шумно упало – и на крыльце возникли двое, волокущих извивающийся свёрток, из которого доносилось невнятное мычание. Не задерживаясь ни на один лишний миг, все трое кинулись прочь, стараясь держаться в тени стен зданий, и спустя несколько минут уже были в переулке. Мужчина со шрамом ждал их, как и было уговорено, возле арбы с высокими колёсами, запряжённой ослом. Он отодвинул уголок ковра, чтобы лунный свет падал на лицо похищенной. Салеху на миг тоже захотелось увидеть её. Он сделал шаг вперёд и вытянул шею, заглядывая через плечо чужака – но, встретившись взглядом с бдительным слугой, под абой которого – Салех помнил это, – прятался нож, на котором, наверное, ещё не высохла кровь убитого сторожа, он попятился и спрятался за спины подельников.

      Наниматель остался доволен увиденным. «Хвала Аллаху, она самая!» – буркнул он и кивнул слуге: «Расплатись с собачьими детьми, и пусть навсегда забудут то, что произошло сегодня!» Наступал самый сладостный миг ночного предприятия (не считая обшаривания карманов убитого) – расчёт. Слуга, недовольно бурча, нащупал в складках абы кушак, извлёк из его кошель с монетами. Оборванцы в предвкушении получения платы, столпились перед ним – и не упустили момент, как человек со шрамом извлёк из-под одежды нож и пустил его в ход.

      Салех умер последним – «наниматель» распорол ему ножом печень, предварительно зажав рот жёсткой, как подошва, ладонью. Спазм дикой боли пронзил тело оборванца, и, уже погружаясь в кровавую тьму, он успел увидеть, как человек со шрамом дождался, когда слуга спрячет кошель – и, подойдя сзади, текучим, кошачьим движением перехватил гортань и ему. После чего уселся на арбу, поправил ковровый свёрток – и скрылся в лабиринте александрийских улочек, оставив на древней брусчатке кровавые лужи и четыре остывающих трупа.

* * *

      Средиземное море,

      близ порта Александрия

      Утро только-только позолотило небо на востоке, над морем, когда утренний бриз вынес прочь из александрийской гавани старенькую парусную шхуну, совершавшую рейсы между сирийским Триполи, Александрией и греческими портами. Контрабанда была столь же привычным грузом на её борту, как и всякого рода подозрительные личности – а потому, капитан, пожилой, седовласый, с усами как у моржа, грек предпочитал не смотреть в сторону единственной каюты. Вообще-то она принадлежала самому капитану, но пассажир – мужчина лет сорока пяти, европейской наружности, высокий,