Здесь водятся драконы. Борис Батыршин

операцией осуществляется исключительно через меня. Все сведения о составных частях плана будут известны только мне; вам же придётся удовольствоваться только самыми общими контурами, да и то, с твёрдым обещанием не делиться ими ни с кем, включая Премьер-министра или первого Морского лорда!

      – Вы просите о большом доверии.

      – Это непременное условие. Если вы его не примете, то и говорить не о чем. Русская разведка работает всё лучше и лучше – и не хотелось бы ставить успех нашего маленького заговора в зависимость от длины языка какого-нибудь адмиралтейского клерка…

      – Что ж… – джентльмен взял со стола стек и покрутил его в пальцах. – Как я понимаю, у вас есть уже соображения по исполнителям, которых вы собираетесь привлечь?

      – Несомненно. Но делиться ими я не собираюсь даже с вами. Боюсь, вы сочтёте их слишком… парадоксальными.

      III

      Египет,

      Александрия.

      – Всё запомнили, дети ослицы? Ничего не забудете, не напутаете?

      Говоривший, высокий мужчина с грубым, словно вырубленным топором смуглым лицом, украшенным на щеке уродливым шрамом. Говорил он резко, на чистом арабском языке, и человек бывалый сразу узнал бы в нём природного обитателя Аравийского полуострова, где, расположены священные для всех мусульман города Мекка и Медина. Те, к кому он обращался – трое оборванцев, чьи физиономии носили следы всех пороков, включая и те, что Пророк настрого запретил правоверным, униженно кланялись, и повторяли, как заведённые: «Да, господин! Всё понятно, господин! Конечно, не забудем, господин!..»

      «– И запомните: если кто-нибудь из вас передумает и сбежит – отыщу хоть в Дамаске, хоть в Багдаде, отрежу уши и заставлю сожрать! А потом перережу глотку, как барану, зашью в свиную шкуру и выброшу в самую глубокую выгребную яму еврейского квартала!»

      Слова, сказанные мужчиной со шрамом, были обидными, и в иное время бродяги обязательно улучили бы момент и пустили в ход свое оружие – кривые йеменские ножи, называемые «джамбия», которые они прятали под лохмотьями, – но сейчас никто даже и о таком помыслить не смел. И дело было не только в солидной (по их собственным меркам, разумеется) сумме, которую посулил чужак, и даже не в заткнутом за кушак большом револьвере с гранёным стволом и высокой гребенчатой мушкой. Он сам внушал такой безотчётный ужас, что оборванцы, встречаясь с ним взглядами, торопливо отводили глаза и склонялись ещё ниже.

      Салех, стоявший справа, тоже покорно потупился, когда пронзительный взор человека со шрамом переместился на него. Он уже не рад был тому, что ответил согласием на вопрос незнакомца, заданный двумя часами раньше – на рыночной площади, где Салех присматривал, что бы украсть, обеспечив себе сухую лепёшку и горсть фиников на ужин. И не просто ответил, а явился в назначенное время в переулок Горшечников, что располагается в двух шагах от границы европейского квартала.

      Наниматель пришёл на встречу не один – за его спиной маячил слуга, облачённый, как и хозяин, в белую накидку «аба» из добротной хлопковой