Образ.ЕЦ. Часть 1.0. Царь горы. Данила Странник

соображениями, Серёж. Можешь считать это старческой слабостью, но я иногда буду тебе позванивать. Хочу быть уверенным, что у тебя всё в порядке. Каждый ведь по-своему переносит нагрузку, у неподготовленного может и крышу сорвать. Да и по телефону можно рассказать некоторые вещи, которые не скажешь в офисе. У стен есть уши, сам понимаешь, – с осторожностью начал Моисеев. – Если ты против таких звонков, скажи смело, я не обижусь.

      – Можете звонить в любое время, Павел Петрович.

      – Вот и славно. Ты, наверное, заметил моё прохладное отношение к кандидатуре Лены Христенко. Поверь, у меня есть на то причины. Примерно в твоём возрасте я очень обжёгся на этой теме и хочу тебя предупредить. Точнее, поделиться опытом, так сказать, дать наставление.

      – Я естественно не собираюсь использовать служебное положение в личных целях, если вы об этом. В современном мире толерантной ненависти к природе всего истинно мужского это смерти подобно. Да и Лена, конечно, симпатичная девушка, но не в моём вкусе.

      – Ох, как ты прав и не прав одновременно. Ты, как и я когда-то, недооцениваешь силу скрытой природы человека, мир чувств и желаний. Расскажу тебе историю, которую мало кто от меня слышал. Дела давно минувших дней, я тогда ещё работал в Минфине. Мы познакомились на каком-то светском мероприятии общих знакомых. Я никогда не встречал никого похожего ни до, ни после. Она была истинный огонь. Чёрные вьющиеся волосы, грациозная как пантера и прекрасная, словно рассвет в горах. И удивительное имя, под стать цветку, который она иногда заплетала в волосы, – Лилия. Её красота и уверенность питали моё самолюбие, придавали сил и помогали продвигаться сквозь чащу окружавших меня интриг, легко побеждая всех и вся. Я тогда словно расцвёл, весь мир вокруг изменился. Но чем дольше я был с ней, тем меньше оставалось меня прежнего. И с каждым днём это становилось всё очевиднее. Она словно пожирала меня, заставляла отдавать всё больше и больше. Моя мужественность становилась её слабостью, моя радость отзывалась её печалью, а мои ошибки – её победами. Я словно играл шахматную партию с зеркалом. Она питалась чувствами и эмоциями, раскручивая их, возводя в абсолют и не замечая ничего вокруг. Забирала всё, что только могла, а потом брала ещё. Она была одновременно богом и дьяволом, прекрасным ангелом и падшим демоном. Кроткий котёнок вмиг превращался в разъярённую тигрицу. Она выжимала всё до последней капли, а потом, насытившись, нежилась в водопадах грёз. И не было ничего прекраснее в этот момент во всей Вселенной.

      Павел Петрович замолчал. Его неожиданно откровенный рассказ походил на исповедь. Похоже, воспоминания до сих пор причиняли боль.

      – А что случилось потом? – прервал тишину Новожилов.

      – Истинная любовь сжигает своих жертв дотла, – с грустью в голосе сказал Моисеев. – Я понял, что она слишком сильна и совершенно непокорна. Я был не в силах остановить её, если она что-то решила, я не мог заставить её, если ей не нравилось. Она с легкостью совершала самые страшные глупости, какие только можно представить, и это всегда сходило ей