Магдалина. Александр Алексеевич Волков

достать меня своими манерами, что любая возможность переночевать под чьей-то чужой крышей представлялась мне отдыхом. Пока мы ехали в электричке, я успел в общих чертах описать Валерке трех своих сожителей – сокамерников, поправил он – но теперь я хочу бегло повторить эти очерки для того, чтобы еще раз подчеркнуть контраст между моим новым товарищем и этими “вольными студиозусами”.

      ГЛАВА …

      Их было трое, и каждый был по-своему колоритен. Приехавший из-под Ростова-на-Дону и кое-как поступивший на почвенное отделение Серега Жамойда отличался способностью пить во всякое время суток в любых количествах и пропорциях. При этом он не столько пьянел, сколько тяжелел и оседал на своей койке, положив на край стола громадные ладони и плюща плоскими широкими пальцами мундштук папиросы. Его семья жила на хуторе, отец со старшими братьями возделывал помидорную плантацию, нанимая рабочих на посадку, прополку и уборку. Живший по соседству дядька держал пасеку в сотню ульев, и потому денег на жизнь Сереге хватало. Из его разговоров можно было понять, что там, у себя, он был “первым парнем на деревне”, но поступление в университет так потрясло его простую цельную натуру и так сбило беднягу с толку, что он не придумал ничего лучшего, как в ожидании какого-нибудь очередного чуда погрузиться в темные меланхолические фантазии, подогреваемые дешевыми портвейнами из ближайшего к общежитию гастронома. Напиваясь, он пускался в длинные путаные разговоры о своей станице, высказывал весьма основательные и, по-видимому, толковые суждения о лошадях, но в конечном счете сводил все к тому, как один из его дедов дважды раскулачивал другого для того, чтобы cделать “процент”, и как раскулаченный, дождавшись затишья, возвращался на пепелище и под видом организации конного завода, поднял такое хозяйство, что “брата-чекиста”, ставшего секретарем райкома, заметили в “верхах”, засосали в какую-то из аппаратных “лакун”, но в конце концов смыли за борт волной очередной партийной “чистки”, прислав станичным родственникам копию судебного протокола с известным лаконичным резюме “десять лет без права переписки”. – Вот они, деды! – патетически восклицал Серега, доставая из тисненого кожаного бумажника темную фотографию с ломаными углами, где красовались два представительных унтера с торчащими как иглы дикобраза усами, – царская охрана, два метра ростом, подковы гнули – во народ был, а теперь что?!. Только и умеют, что книжки читать… Мой батя если и прочел их штук восемь, так это еще хорошо… А два братана старших как устав в армии прочли, так и завязали с этим делом – а какое хозяйство держат! Три коровы, бык, два коня, семь свиней, пасека – придешь, а там дух: мед, воск – как в церкви, ей богу! Серега со стуком опускал кружку на стол и широко размашисто крестился.

      – Ты ж комсомолец! – поддевал его физиолог Вадик Медков, – тебе креститься – грех!..

      – Молчи, паскуда! – мрачнел Серега, – чья бы корова мычала…

      Здесь Серега был прав: