У нас всё хорошо. Кина Марич

«считаешь правдой»? Ведь есть объективная реальность, есть факты, которые невозможно игнорировать. Нельзя говорить, что этого нет, если оно есть. И наоборот, если чего-то нет, то как можно говорить, что оно есть?

      – Очень даже можно. Поверь мне. Я всю свою жизнь этим занимаюсь. Пишу о том, чего нет. Или стучу пяткой в грудь, доказывая всем и каждому, что видимое ими не что иное, как оптический обман, иллюзия, а на самом деле всё обстоит совсем иначе.

      – И как же ты… – Олег запнулся. – Как же ты с такими мыслями работаешь в прессе? Люди ведь читают твои статьи и верят тебе.

      – Это их проблемы. Меня читает тот, кто хочет верить в то, что я пишу. Кто верит в другое, тот не читает. Или читает, чтоб разнести всё в пух и прах…

      – Я и подумать не мог, что ты так относишься к своей работе…

      – Так – это как? Не уважаю, значит?

      – Да, не уважаешь. Я думал, ты веришь в то, что делаешь. Стараешься служить правде, людям…

      – А я им и служу. Я пишу то, что они хотят читать. Или готовы, точнее.

      – А почему ты не пишешь то, что хочешь писать?

      – Почему не пишу? Пишу. Когда могу.

      – И тебя это устраивает?

      – Что именно?

      – Что ты не всегда делаешь то, что хочешь?

      – По-другому не выходит, – пожал дядя Вова плечами. – Жизнь такая…

      – Так давайте изменим эту жизнь! Давайте потребуем от редактора, чтоб давал нам писать нормальные вещи, чтоб не резал всё подряд!

      – И что?

      – Как что? Будем писать правду. То, что нужно людям.

      – Опять двадцать пять, – тяжело вздохнул дядя Вова. – Откуда ты знаешь, какую правду эти люди хотят знать. Если они читают нас такими, как мы есть сейчас, значит, их всё устраивает. Им нравится наша правда, понимаешь?

      – Так нет же в нашей газете никакой правды!

      – Это ты так думаешь, потому что видишь иначе. Посмотри сколько сейчас разной прессы. Одни одно говорят, другие – другое. И все верят в то, что говорят. Так всегда было. Поверь мне, я в своей жизни чего только ни писал. И что надои растут благодаря мудрой политике партии, и что…

      – И в это тоже верил? – ухмыльнулся Олег.

      – А ты веришь, что дело твоих этих автогонщиков, которые сбили ребёнка, передадут в суд, как ты того добивался? И что суд вынесет честное решение – в это веришь?

      – Да, верю, – отчеканил Олег так твёрдо, как только мог.

      – А если их всё-таки оправдают? Или вообще суда не будет? Что ты тогда скажешь? Во что будешь верить?

      Олег растерялся.

      – Признаешь, что они невиновны? – напирал дядя Вова. Он уже прилично набрался и тоже начал вдруг петушиться.

      – Не знаю. Я надеюсь, что их накажут. Я верю в это. Иначе…

      – Что иначе? Задепрессируешь? В петлю полезешь? Типа жизнь – жестянка. Одна несправедливость кругом…

      – Зачем ты так? – устало выдавил Олег. Ещё минуту назад он чувствовал себя героем, храбрился, готов был нацепить на всех ярлык трусов, а сам ринуться в бой, но неожиданно совсем расклеился, точнее даже рассыпался, словно его, как хрупкую вещицу, приложили сверху тяжеленным пресс-папье.

      – Дурашка