Целитель(ница) на факультете легионеров. Александра Каспари

моей же голове не происходит ни одного толкового мыслительного процесса – туда будто ваты затолкали, и всё, чего бы мне сейчас хотелось – оказаться у себя дома в постели под одеялом. И чтобы никаких треволнений, никаких сплетен и никаких Уиллов.

      – А может, ты сам это придумал, немощ? Надеешься на поблажку? – Его тон не просто убивает. Вскрывает без анестезии, вынимает душу и рвёт на куски. – Так вот, знай, на первой же тренировке я с тебя шкуру спущу. В буквальном смысле. Медленно, с толком и с удовольствием.

      – Я ничего не придумывал, – выдыхаю я, чувствуя, как у меня отнимаются ноги, – клянусь. Ни на что не надеюсь. Ничего не знаю.

      – Не знаешь, где родная сестра и что с ней?

      – Не знаю…

      Я осекаюсь – его кулак впечатывается в стену в полудюйме от моей головы. Но он не бьёт меня. Почему? Неужели в его черепушке что-то перемкнуло и до него, наконец, дошло, что бить людей – плохо?

      Или он разглядел во мне девушку, что сбежала от него накануне помолвки?

      – Просто отвечай, когда тебе задаёт вопрос куратор, – чеканит каждое слово Уилл.

      – С ней всё в порядке, – вру я. – Больше ничего сказать не могу.

      – Больше и не нужно. Почему из тебя клещами информацию нужно вытягивать?

      Я молчу. Это же риторический вопрос, верно? Он продолжает:

      – И этого разговора не было, усёк?

      Я не могу просто кивнуть – боюсь коснуться при этом Уилла. Поэтому отвечаю:

      – Усёк.

      – Что с тобой не так, Блэкстон? – брезгливо морщится он.

      – В к-каком смысле? – заикаюсь я.

      – Ты изменился после нашей последней встречи.

      Вот это да! Крис не говорил, что они с Уиллом пересекались! А на том злополучном ужине с графом и графиней брат отсутствовал – возникли какие-то срочные дела на рудниках, и отец послал его разбираться. Вот я и подумала, что они не знакомы.

      И я не придумываю ничего лучше, чем сказать правду:

      – Мне… нехорошо…

      – Аллергия на прививку? – уже не так агрессивно выдаёт Уилл. – До медпункта дойдёшь? Или тебя за шкирку тащить нужно?

      Я понимаю, что мне плохо. Совсем. В голове туман. Мир плывёт. Сердцебиение зашкаливает, все слои опоясывающих меня бинтов пропитываются потом, а колени подкашиваются, почти как тогда, перед обмороком, когда я увидела у себя в ванной змею. И, что самое страшное, я ничего не могу с этим поделать – дар меня подводит в самые критические моменты.

      – Я в порядке, – снова вру я.

      Он отступает, но дистанция между нами всё ещё катастрофически маленькая.

      – Подумай хорошенько, по адресу ли ты попал, – поучает Уилл. – Здесь академия легионеров, а не маменькиных сынков. Если ты не дотягиваешь до общей планки или сомневаешься, лучше уйди сам. Не вынуждай меня делать твою работу.

      Напоследок он пронизывает меня взглядом, будто кинжалом. Перерезает что-то критически важное для организма. Отсекает начисто. И уходит, чеканя шаг. А я, не в силах справиться с лавиной самых разнообразных чувств, медленно съезжаю спиной