Хонас и розовый кит. Хосе Вольфанго Монтес Ваннучи

я не жалуюсь. А вот Талия старается есть ровно столько, сколько необходимо. От природы она не прожорлива и отсутствие аппетита компенсирует упрямством, каждый день заставляя себя проглатывать ненужный ужин. Она воспринимает еду как инъекции энергии, полагая, что упадет в обморок, отказавшись от очередной порции.

      – Ты заезжал сегодня в студию? – спрашивает она меня, имея в виду фотостудию, которую год назад, когда я уверял всех в своем желании заняться художественной фотографией, помог открыть ее отец.

      Всякий, кто меня слушал, убеждался в том, что запечатлевать на пленке ближнего своего – мое нереализованное призвание. Меня поддержали в этом бизнесе, дабы я явил миру свое искусство. Через два дня после фуршета по поводу открытия фотостудии мой энтузиазм спал. Пик самолюбия миновал, и я вверил заведение болвану японцу, который управлял им с ловкостью эквилибриста: доходы и расходы никогда не сходились.

      – Не заезжал. Завтра загляну туда.

      – Папа говорит, что никакой бизнес не будет прибыльным, если не контролировать сотрудников.

      – Я пришел на этот свет не для того, чтобы нянчиться с китаезой Таназаки.

      – Тебе ведь нравилось фотографировать, Хонас, – напомнила мне Талия.

      Она не оставляет надежды, что однажды мой творческий моторчик застучит и, как самый трудолюбивый мул, примется бешено работать.

      – Я любил и люблю фотографию. Но только лишь из желания иметь хобби – я не собираюсь портить глаза, сидя в темной комнате, – объяснил я.

      – Сколько человек мечтало бы оказаться на твоем месте. Ведь заниматься своим призванием чудесно.

      – Неправда! Большинству людей нравится зарабатывать деньги. Срать они хотели на призвание. Если бы им предоставили выбор, быть нищим Микеланджело или заработать состояние, убирая туалеты борделя, они выбрали бы последнее… Что за бесовщину тебе рассказывали об устройстве мира в Университете Кордовы?

      – Меня не интересует мир, меня интересуешь ты, Хонас, мой муж, – ответила она.

      На столе появились креманки с поблескивающей черной массой.

      – Это молочный пудинг, сеньор, – объяснила Эмилия.

      Талия с отвращением смотрела на темную вязкую субстанцию. По аскетической привычке, усвоенной в детстве, она съедала все, что подавали. Однако даже факиру этот десерт показался бы ужасным – он напоминал слизь моллюска.

      – Черный пудинг? Корова была мулаткой, – заметила Талия.

      – На рынке нет рафинированного сахара, вот и пришлось купить черный, что тоже было непросто. За ним стояла очередь в два квартала.

      – Зажмурься и вперед, – предложил я.

      Талия, проникшись духом мистического самоотречения, зачерпнула ложкой комок пудинга и проглотила. Я, напротив, даже под гипнозом не решился бы отведать десерт, напоминающий сгусток спекшейся крови.

      – Сегодня приходила мама, – продолжила разговор Талия, – мы проболтали