Крысолов. Флора Эйзенштейн

что старались не оставаться равнодушными, хотя являлись таковыми по сути. И эти деньги тетке были важнее, чем сам мальчик.

      Как в компанию затесался домашний Ромашка, Кузя не помнил и особо не интересовался. Прибился и прибился. Даже как-то в компанию вошел, стал своим. Хотя и не до конца, домашний все же.

      Беспризорник какое-то время наблюдал за возней в темной дыре, лежа на животе и свесив голову в щель. Потом стало скучно и он спрыгнул вниз, полез вглубь, нащупал какую-то трубу и разлегся на ней. К нему молча подошла Чумка, протянула худую бледную лапку, заискивающе заглянула в лицо – тоже есть хочет. Но кураги осталось мало и было жалко отдавать. Тогда удивил Ромашка – дернул Чумку за рукав, состроил странную рожу и стал рыться в карманах. Что там могло быть, если пока спал, вот та же Чумка и Петкурица наверняка обшарили, все вытащили? Но вдруг нашлось – даже не в кармане, а, судя по сложным манипуляциям руками и передергиваниям ветровки в разные стороны где-то за подкладкой, вообще в районе спины. Помятый «Сникерс»! У Чумки аж глаза загорелись! Петкурица вздохнул, Кузя тоже позавидовал. Но отбирать или просить кусочек никто не стал. Чумку жалели. Не потому, что девочка, а потому, что жалкая она какая-то. И добрая. Отдаст же сразу, а сама опять голодная будет.

      В дыру сверху просунулась новая голова. Хрипло задышала перебитым носом:

      – Эй, блохастые, выползаете? Ромашка, и ты там? Эх, Ромашка, недолго тебе прыгать, мамка арест наложит скоро. Опять будет карантин тебе.

      Все запрокинули головы вверх, стали всматриваться.

      – Хвостика нашли? – спросил Ромашка.

      – Не, Хвостика так и не нашли! – отозвалась голова в дыре.

      А после паузы, которая всем показалась какой-то недоброй, хрипло добавила:

      – Даже дохлого!

      Теперь Ромашка и правда как-то засуетился, зашнуровал кроссовок, одернул ветровку, вытянул из рукава и натянул на голову кепку с мятым козырьком, полез наверх. Чумка заволновалась, вспомнив о друге, зашмыгала носом, может и заплакала. Петкурица и Кузя переглянулись и тоже полезли наверх – на переговоры.

      Хриплый голос и лохматая голова в дыре принадлежали старшему мальчишке, который работал грузчиком на рынке, с беспризорниками общался, но особо не дружил – не из таких. Звали его Бура, от прозвища Буратино – из-за длинного, много раз ломанного в драках носа. Беспризорникам он сочувствовал, чем мог – помогал. Но особо не сентиментальничал. Все знали: если попасться на воровстве на складах или задраться с грузчиками – от Буры пощады не жди. Но вот когда один из беспризорников пропал – Буратино подключился к поискам. Как мог, так и защищал их. Спасал, можно сказать.

      – Наши пошли, у вокзальных спросили – не видел никто, побожились, – начал пересказывать Бура последние события. – Поклялись, значит.

      – Врут! – пробурчал возмущенно Петкурица, который все сказанное расшифровал быстро. «Наши» – это грузчики, «вокзальные» – это те бомжи и нищие, что делят