Mittelreich. Йозеф Бирбихлер

ему не стоило отвлекать ее – у нее и в самом деле ужасно много работы. Почему она должна еще думать о его ступне, точнее, ноге? Правильно говорить «нога». У них в деревне ступней называют всю ногу, а не только ступню, но верхняя часть называется «нога».

      Этому его тоже научили постояльцы. С чего бы ассистентке заниматься его ногой? К глазам подступают слезы, черт возьми, ему так жалко себя! Он изо всех сил старается не заплакать.

      – Извините, я не хотел вас отвлекать, просто я не уверен.

      Ассистентка садится на корточки у кровати и осматривает его – бегло, но со знанием дела, как ему кажется, даже деловито. Он снова чувствует замешательство, но это уже неважно, ассистентка говорит:

      – Меня очень удивило, как вы вчера беседовали с врачом и сопротивлялись ампутации. И на врача вы произвели впечатление. Он не пошел бы вам навстречу, не будь шанса сохранить ногу. (Ассистентка говорит «сохранить», а не «оставить». Она думает об общем, не о частном. Она думает не о нем, Панкраце, как ему бы хотелось, а так, как должна думать. Что ж, почему нет.) Не сдавайтесь. У вас осколок гранаты над раной в мышечной ткани. Если не будет воспаления, можно будет сохранить ногу – вместе с осколком. Если начнется заражение, придется удалить осколок, а сделать это можно, только ампутировав ногу. Подождем, посмотрим.

      Пребывая в отчаянии и стыдясь того, что жалеет себя, он не смотрит на ассистентку, опустил голову и сквозь пелену слез глядит в пустоту. От этого он лучше слышит и понимает ее слова, от которых становится легче, вдыхает запах ее плоти, как запах вина в бокале, и пьет ее слова, как вино, еще сильнее ощущает запах ее плоти и, когда она встает, видит, куда он смотрел и что так поглощало его все время: глубокая бороздка по центру декольте. Еще мгновение – и он не устоял бы перед желанием зарыться туда лицом. Когда она уходит, его пронзает боль от потери интимной близости, словно ему оторвали ступню, то есть ногу.

      На его кровати сидела тоска по любви, недостижимой, как равенство.

      Ему сохранили ногу. Спустя три недели лазарет в Кольмаре эвакуировали, и Панкраца перевели в переоборудованный под госпиталь отель первого класса у подножия гор. Там он провел еще четыре недели.

      Повезло тебе, солдат. Ты даже не попал в плен. Только осколок в бедре первые годы беспокоил при перемене погоды. Но разве это важно, если вступил в новую жизнь, в демократию, обеими ногами.

☨

      В семье Лота из Айхенкама судьба компенсировала горе, причиненное смертью матери, счастьем. Лот и его жена произвели на свет семь детей и только одного сына. Когда была запущена огромная, уничтожающая все на своем пути военная машина, единственный сын вынужден был, как и все, отправиться на фронт, чтобы не дать ей остановиться. Когда бои завершились, он вернулся невредимым. А так как остальные дети были дочерями, Лот никого не потерял.

      Можно сказать, двенадцать лет, которые изменили мир, в усадьбе Лота прошли незаметно – не произошло ничего, что повлияло бы на взгляды ее обитателей или хотя бы заставило их задуматься. Хотя