Пирог с крапивой и золой. Настой из памяти и веры. Марк Коэн

же сразу «была»? – спрашиваю я, но горло хрипит, выдает жалкие отрывистые звуки.

      Когда с человеком вас связывает слишком много плохих воспоминаний, его присутствие вызывает дурноту. Так происходит и со мной, когда Данка слишком близко.

      – Есть у меня предчувствие, что я ее больше не увижу. Не сказать, чтобы я жалела об этом.

      Данута садится рядом со мной на пол, поджимает ноги. Один ее глаз смотрит на полицейскую машину, а второй косит в сторону чащи. Она ждет расспросов о Юлии, но я не подарю ей такой радости.

      – Данута, чего тебе от меня нужно?

      – Ничего. Отсюда отличный обзор, ты знала? Конечно, ты знала, Магда. Ты же умница. Об этом здесь каждый говорит – Магдалена умница, Магдалена усердная, Магдалена готовится к экзаменам с самой осени, ля-ля-ля. Ты должна была слышать.

      – Какая же ты стерва, Данута, – обреченно вздыхаю я. От нее не так просто отделаться, особенно если она заведется. – Шла бы отсюда. Пан следователь точно захочет с тобой поговорить. Вы же соседки по комнате.

      Я пытаюсь встать, но Данка преграждает мне путь. Ее ладони упираются в стекло по обе стороны от моей головы.

      – Думаешь, если больше не водишься с нами – так сразу отмылась? – Ее лицо искажает ненависть, которая парадоксально делает его красивее. – Ты была там со всеми, ты была в круге и приносила в жертву свою кровь! И если бы ты не сбежала, поджав хвост… – От злости Дануте не хватает дыхания. – Вот кто настоящая предательница!

      – Я смотрю, панна любит клеймить людей.

      – Сними свой венок, ты, фальшивая мученица! Тебя никто не отвергал, никто не отталкивал. Ты – не она, Магда, и ты всегда была одной из нас.

      – Значит, мне удалось вас провести.

      С этими словами отпихиваю Дануту подальше и опрометью бросаюсь прочь. Только потом я замечаю, что забыла в танцевальном классе свою папку с газетными вырезками.

* * *

      Как я и полагала, вскоре нас по очереди вызывают в кабинет директрисы. Пани Ковальская лично приходит за каждой в дортуар и отводит к себе. Наконец настает и моя очередь.

      Пани Ковальская открывает дверь и одновременно стучит в нее. Я делаю вид, что занимаюсь, но на самом деле больше, чем учебников, мне не хватает моей папки. Рука то и дело тянется к углу стола, где я обычно держу ее раскрытой, чтобы в любой момент прикасаться к вырезкам с моей мечтой, моей будущей жизнью, перебирать их, как крупные четки. Теперь же я чувствую, будто меня уносит в открытое море, и нет ни весел, ни якоря. Я и не думала, что настолько завишу от такой мелочи.

      – Магдалена, – торжественно и тихо произносит директриса. – Пан следователь хочет с вами побеседовать. В моем кабинете и в моем присутствии, разумеется.

      Будь я проклята, если это не ровно те же слова, которые она произносила, когда пропала Кася. Старая попугаиха, неужели тебе все равно, о ком идет речь? Или директрисам пансионов строго запрещено произносить что‑то кроме этого?

      Но ничего