Соискатель. Олег Владимирович Граф

делает он вывод. – У тебя ведь одна задача в этой жизни – забыть об алкоголе. И жизнь тогда у тебя, совсем другой может стать.

      – 

      Дык, как о нем забыть – то? – спрашиваю.

      – 

      Ну, нашел бы себе занятие по душе…Подумал бы, чем тебе заниматься нравиться…

      – 

      Так мне это…пить нравиться. Больше ничего не нравится, – перебиваю я.

      – 

      Ох! – морщится доктор. – Ну, подумал бы! – Долгий взгляд в мою сторону, затем взмах рукой:

      – 

      Ээх! Бесполезно…Ладно! На вот, выпей сто грамм, – наливает в железную кружку, – и иди с моих глаз долой!

      Мой внутренний трепет невозможно передать. Спирт впитывается и растворяется буквально в каждой клеточке моего тела. Знакомая, долгожданная тюлевая занавеска закрывает мое окно в мир. Целых два часа блаженства!

      Я, слегка покачиваясь, с пустой головой, не торопясь, возвращаюсь в камеру.

      ***

      – 

      Вот и вернулся! Вот и вернулся, наконец! Внучек, дорогой! – Бабушка Дарья роняет на пол капельки соленой радости. – Повзрослел-то как! Эх, счастье-то, какое! – Умильное родное лицо.

      – 

      Давай, баба Дарья, отметим хоть мое возвращение. А то казенные харчи поперек горла стоят, – говорю я ей, пытаясь прервать сентиментальную сцену.

      Баба Дарья засуетилась, запричитала:

      – 

      Ой, да что ж это я? Конечно! Вот старая…Садись, внучек.

      – 

      Вот картошечка, сальце, грибочки, лучок. Кушай, дитятко. Вот, и рюмочку, на, выпей за возвращение…

      Разрыв темного покрывала, забор, канава; попытка встать, чтобы дойти (до…мой) взгляд, раскачивая стены, пол и потолок, пытается остановиться на лице…

      …Какой-то женщины. Мы ползаем по грязному (полу…голые), пытаясь вероятно заняться сексом.

      Затем я вижу, что душу ее…

      Затем я вижу, что плачу и говорю ей, что люблю ее…

      Ее?! Или это другое, опухшее от пьянства лицо?

      Дверь нараспашку! Бах!

      – 

      Опять пьяный явился, ирод?! – мелькающая бабка Дарья, визжащая мне в лицо. – Сколько пить можно? Когда остановишься?! Уже третий месяц, как из тюрьмы вышел, и все не просыхаешь!

      Потом спокойнее:

      – 

      Бросил бы ты это, внучек. Занялся бы чем-нибудь. Другая жизнь бы у тебя началась. Губишь себя только. – И следом, так раздражающие меня всхлипывания.

      – 

      Баб Даш, затыкынисяаа…Опять за свое! Хватит реветь! – Я резко, с деловым видом, пытаюсь сесть, но промахиваюсь мимо лавки и грохаюсь на пол.

      – 

      Меня обидели! – решаю вдруг. Трясу головой, сидя на полу, но в упор не помню кто, и за что. – Нет, обидели! – кричу я, потому что мне нравится кричать и бравировать сейчас.

      – 

      Таак, ну-ка!.. Я их сейчас всех сделаю! – Хватаю со стола нож и выскакиваю из дома.

      Картинки.

      – 

      Стоять!

      – 

      Чегоо?! Ты чего это разбушевался?

      Даже не вижу говорящего.

      – 

      Стоять,