Волны в коробке. Виктория Соколова

что-то ещё, иногда вытирая пот со лба о старый фартук. Я спрашиваю у деда, сидящего напротив, как его дела. Он молча смотрит на меня с улыбкой, подмигивает и возвращает взгляд к телевизору, где показывают очередное околополитическое ток-шоу о том, какие все кроме нас плохие.

      Пока я ем, мама сетует на то, что я не смог сдать экзамен. Она многократно напоминает мне о том, что я стараюсь недостаточно хорошо, несерьёзно отношусь к своей учёбе и занимаюсь чем угодно, кроме неё. Я понимаю, что делает это она из лучших соображений, ведь хочет для меня хорошего будущего. А ещё я должен оправдывать звание умного мальчика.

      Когда дело доходит до чаепития, мама всё же садится рядом. Я не проронил ещё ни слова, и она знает, как раздражают меня её наставления о моём образовании. Чтобы сбавить напряжение, она стала рассказывать мне свежие новости со своей работы, поскольку со всеми её коллегами я знаком лично и могу поддержать разговор.

      В кухню вошла одна из бабушек, которая, естественно, спросила, как прошёл мой экзамен. Я промолчал, и она начала сверлить маму взглядом так, что та заёрзала на стуле. Она ответила дрожащим голосом:

      – Его завалили, но он в сентябре пойдёт на комиссию, и там всё сдаст…

      Бабушка всплеснула руками:

      – Вот! Замечательно! Какая мать, такой и сын! Молодец, Ленка, сама дура и сына дураком вырастила! Даже выучиться не можешь, каким же ты врачом тогда будешь? Тебе только в морг идти работать, мёртвого ведь ещё сильнее не убьёшь!

      – Ну хватит! – резко прерываю я.

      – Нет, смотри, он меня ещё и затыкает! – у бабушки от возмущения выпучиваются глаза. – Ты кто такой, чтобы старших затыкать? Лена, смотри на своего сына, смотри кого вырастила! Одни беды с вами, я так больше не могу.

      Бабушка картинно хватается за сердце и встаёт возле приоткрытого окна. На шум является и вторая бабушка:

      – Вы чего тут орёте, как будто режут?

      – Вон, и ты погляди на внука, – отвечает ей первая. – Ничего не сдал, отчислят его теперь.

      – Ну конечно! – вторая агрессивно кивнула головой в мамину сторону. – А я Ленке ещё тогда сказала: раз отец придурок, то и сын таким же будет, а она всё спорила, что нет, мол, дело в воспитании. Неуч! Кем ты работать будешь? Дворником? Что ты своей жене дать сможешь? Ничего! Только сюда её привести, чтобы она девятой с нами была. Ой, дурдом! Лен, чего ты молчишь?

      Мама опускает голову так, что подбородок касается её груди. Мне кажется, она плачет. Я уже не реагирую на подобные слова, потому что привык слышать их постоянно. Но матери обидно каждый раз, как в первый, и её вполне можно понять.

      Бабушки продолжили причитать, осуждая и меня, и моё воспитание, и мои умственные способности. В конце концов не выдержал дед, который всё это время сидел, положив голову на спинку кресла и закрыв глаза. Он ударил кружкой по столу так, что чай полился в разные стороны:

      – Да заткнитесь вы, бабы базарные! Только и можете, что насрать в рану и размазать! День и ночь орёте на него, а он терпит вас, дур, помогает! Хоть бы раз благодарны остались.

      На