Сны о другом мире. Маша Че

Я видела. В книге.

      В Большом городе есть библиотека. Ее не сожгли, но читать запретили. А даже если бы и не запретили, то все равно наше поколение практически разучилось читать. Знания годами забывались в геометрической прогрессии, а главное, уничтожались мысли о том, что они нам вообще необходимы. Люди не знают, зачем дальше читать. Зачем больше знать. Зачем досконально что-то понимать. У нас в общине помнят буквы не больше десятка человек, но и они не будут искать способы встречи с источниками развития интеллекта. Закон есть закон, и неприятности тут ни к чему. Поэтому здесь больше нет книг. И не будет.

      Нам всем необходимо думать о великой цели Партии и о том, как убрать гниль. Гниль есть и у меня в комнате. Комната для меня и гостиная, и кухня. Хотя я ничего не готовлю и практически не принимаю гостей. А в углах каждого барачного помещения размножается гниль. Это похоже на грибок или бактерию, в любом случае она живая и в период дождей увеличивает площадь своего господства. Я не знаю, что это. Никто не знает, но она появилась вместе с эпидемией ОГЗ. Но чтобы определить ее происхождение, нужен не просто образованный человек, а профессионал своего медицинского дела. У нас таких нет и подавно.

      Хотя, может, книги и дадут какой-то внятный ответ. А они только в библиотеке. Порыться бы в них. Посидеть. Поискать. Почитать. Эх, выбить внеплановую поездку в Большой город так сложно! А пока книг и знаний нет, то раствор против гнили прост: литр воды на четверть щелочного куска. А дальше тщательно тереть, пока не начнет облезать кожа на пальцах. Только это помогает максимум на неделю. А потом гниль возвращается. И даже увеличивается в размерах.

      И единственный путь – опять чистить. Или начать, наконец, искать знания и ответы…

      День тридцать восьмой. Скелеты

      В моем шкафу. Точнее, в голове. Я практически не видела другого мира. Я родилась в диктаторском хаосе, а потом гниль и туман поглотили все. О кино и музыке мне рассказывала мать. Много. Но всегда полушепотом. Потому что боялась огласки. Потому что берегла меня от ненужных вопросов и состояний.

      Мы жили в Большом городе, когда всех родных унесла неведомая до этого болезнь. Я помню, как мать выкинула из окна мои вещи и документы, а дверь больше не открыла. Через неделю маму, бабушку и соседей нашли бездыханными и покрытыми слизью. А я осталась одна в социальном доме. Тогда мне уже стукнуло 15, и после каждого сиротского рабочего дня я сбегала в библиотеку, что была за углом нашей полуразрушенной улицы, и читала. Много-много. И это был единственный способ оставаться мысленно связанной с погибшими родными, которые мне так часто рассказывали про кино и литературу, про искусство и любовь.

      И я находила в книгах отголоски их рассказов! Читать приходилось на корточках между пыльных книжных полок, вздрагивая от малейшего шума. Я заглатывала информацию второпях, потому что встреча с суровым охранником не сулила бы ничего хорошего… Потом брела обратно на ночлег. А на следующий день происходило все то же самое, пока мне не исполнилось 19 и не началась Великая Партийная