Живое о живом (Волошин). Марина Цветаева

– «La double maitresse»[6]? А Стефана Малларме вы не...

      И внезапно – au beau milieu Victor Hugo'cêoé оды[7] Наполеону II – уже не вкрадчиво, а срочно: – А нельзя ли будет пойти куда-нибудь в другое место? – Можно, конечно, вниз тогда, но там семь градусов и больше не бывает.

      Он, уже совсем сдавленным голосом:

      – У меня астма, и я совсем не переношу низких потолков, – знаете... задыхаюсь.

      Осторожно свожу по узкой мезонинной лестнице. В зале – совсем пустой и ледяной – вздыхает всей душой и телом и с ласковой улыбкой, нежнейше:

      – У меня как-то в глазах зарябило – от звезд.

      Кабинет отца с бюстом Зевеса на вышке шкафа.

      Сидим, он на диване, я на валике (я – выше), гадаем, то есть глядим: он мне в ладонь, я ему в темя, в самый водоворот: волосоворот. Из гадания, не слукавя, помню только одно:

      – Когда вы любите человека, вам всегда хочется, чтобы он ушел, чтобы о нем помечтать. Ушел подальше, чтобы помечтать, подольше. Кстати, я должен идти, до свиданья, спасибо вам.

      – Как? Уже?

      – А вы знаете, сколько мы с вами пробеседовали? Пять часов, я пришел в два, а теперь семь. Я скоро опять приду.

      Пустая передняя, скрип парадного, скрип мостков под шагами, калитка...

      Когда вы любите человека, вам всегда хочется, чтобы он ушел, чтобы о нем помечтать.

      – Барышня, а гость-то ваш – никак, ушли?

      – Только что проводила.

      – Да неужто вам, барышня, не стыдно – с голой головой – при таком полном барине, да еще кудреватом таком! А в цилиндре пришли – ай жених?

      – Не жених, а писатель. А чепец снять – сам велел.

      – А-а-а... Ну, ежели писатель – им виднее. Очень они мне пондравились, как я вам чай подавала: полные, румяные, солидные и улыбчивые. И бородатые. А вы уж, барышня, не сердитесь, а вы им, видать – ух! – пондравились: уж тбк на вас глядел, уж так на вас глядел: в са-амый рот вам! А может, барышня, еще пойдете за них замуж? Только поскорей бы косе отрость!

      Через день письмо, открываю: стихи:

      К вам душа так радостно влекома!

      О, какая веет благодать

      От страниц Вечернего Альбома!

      (Почему альбом, а не тетрадь?)

      Отчего скрывает чепчик черный

      Чистый лоб, а на глазах очки?

      Я отметил только взгляд покорный

      И младенческий овал щеки.

      Я лежу сегодня – невралгия,

      Боль, как тихая виолончель...

      Ваших слов касания благие

      И стихи, крылатый взмах качель,

      Убаюкивают боль: скитальцы,

      Мы живем для трепета тоски...

      Чьи прохладно-ласковые пальцы

      В темноте мне трогают виски?

      Ваша книга – это весть оттуда,

      Утренняя благостная весть.

      Я давно уж не приемлю чуда,

      Но как сладко слышать: чудо – есть!

      Разрываясь от восторга (первые хорошие стихи за жизнь, посвящали много, но плохие) и только с большим трудом забирая в себя улыбку, – домашним, конечно, ни слова! – к концу дня иду к своей единственной приятельнице, старшей меня на двадцать лет и которой я уже, естественно, рассказала первую встречу. Еще в передней молча протягиваю стихи.

      Читает:

      –

6

«Дважды любовница» (фр.).

7

Посреди оды Виктора Гюго (фр.).