Тот, кто утопил мир. Шелли Паркер-Чан

она, махнув в его сторону рукой. – Глядишь, и убедили бы друг друга, что ничего страшного не произошло.

      Никакой красоты не осталось в его лице, когда он яростно просипел:

      – Убирайся.

* * *

      В поездках плохо то, что в твое отсутствие накапливается бумажная работа. Чжу разбиралась с бумагами всю ночь. Она кое-как научилась писать левой рукой – но выяснилось, что приближенным от этого неуютно до боли. Немногим хватало наглости глазеть, но по быстрым, колючим взглядам исподтишка все было понятно: их до отвращения завораживала неполноценность чужого тела. Ее вид оскорблял их взоры, так же, как и взоры предков. Слуги косились на нее украдкой, потом отводили взгляд, наслаждаясь осуждением. Уважать калеку они не могли. И ей приходилось раз за разом завоевывать свое царство в их глазах – снова, и снова, и снова.

      Пока она работала, слуги опускали парчовые занавески вокруг кровати, выметали груды золы из курильниц, ходили по комнате, снимая нагар с белых восковых свечей. В покоях Чжу, куда проникал мягкий свет фонарей, было тепло и уютно. Вошла Ма, отпустила слуг. Спустя какое-то время она вернулась свежеумытая, в белой рубахе и сказала:

      – Тебе нужно отдохнуть.

      Чжу со вздохом отодвинулась от стола. Ма вынула заколки у нее из волос. В прошлой, монастырской, жизни бритая голова казалась Чжу такой же неотъемлемой частью собственного облика, как и черные глаза. А теперь пришлось признать: в холодную погоду с волосами теплее. Хотя она прекрасно могла раздеться сама, было приятно ощущать, как заботливые руки Ма расстегивают пояс на торжественном облачении. Некоторое время Ма трудилась молча. Затем, с видом человека, которому давно уже не дает покоя какая-то мысль, она произнесла:

      – Генерал Оюан – не самый приятный человек.

      – Ты ходила к нему? – Чжу стало интересно, чего Ма ожидала от этой встречи. Сама она с ним не виделась, у нее было сильное предчувствие, что не надо дразнить гусей. – Не принимай на свой счет. Я, конечно, испоганила ему настроение, как никто и никогда. Но он ведь вообще всегда такой. Не без причин. Однако сомневаюсь, что генерал был жизнерадостным ребенком до убийства родичей и кастрации.

      Она добавила сердито:

      – Однако же! Я удивлена, что ты не смогла его покорить; ты по душе всем.

      – Я по душе тебе. – Ма стянула с Чжу платье и расправила его на стоячей вешалке, где оно обычно висело до утра и пугало Ма – но не Чжу, которая, вставая ночью по нужде, давным-давно выработала непрошибаемое равнодушие к призрачным силуэтам. – Многие меня всего лишь хотели.

      Чжу мысленно пересчитала людей, которым Ма когда-либо была нужна. Жених мертв, отец мертв, друзья мертвы… Намекать на эту взаимосвязь жестоко. Вместо этого она пошутила:

      – Когда стану Императором, это будет мой первый указ. Я законодательно обяжу всех любить тебя.

      Ма не улыбнулась.

      – Будь с ним осторожна, Юаньчжан.

      Чжу вдруг подумалось, что Ма сама не своя после Бяньляна. Будто страх не покинул ее,