Доспехи демона. Крылья. Эл Лекс

чего не помню.

      Нет, что-то помню. Помню Аяку с копьем, помню надвигающиеся корабли культистов…

      Больше ничего не помню. Как ножом отрезало. Полная пустота и чернота в голове. Я не помню даже боя. Бой был?

      А что было после боя? Как я из пустыни перенесся туда, где холодно и мокро? Может быть, я в оазисе упал в озере?

      Нет, чушь, тогда было бы жарко и мокро. Или, как минимум, тепло. Холодно в пустыне может быть только ночью.

      Может быть, сейчас ночь? Не зря же вокруг так темно, что даже звезд на небе не видно.

      Нет, стоп. Это мои глаза закрыты, поэтому и темно. Надо открыть. Осмотреться. И понять, что же происходит.

      Да, легче сказать, чем сделать. Глаза ни в какую не открывались, будто веки сшили между собой. Никакие усилия не могли заставить их открыться. Максимум – чуть-чуть приоткрыть, до узенькой щели, через которую даже свет едва пробивался. Моментально заболела голова и нехорошо заворочался желудок. Странное и очень мерзкое ощущение – одновременно и подташнивает и скручивает голодными судорогами, будто я двое суток ничего не ел.

      Да что же со мной происходит? Никогда еще в этом мире я не чувствовал себя так мерзко! Даже когда лишался сил демона и вынужден был полагаться только на свои природные данные, даже в окружении чумной паутины, даже с обожженной половиной тела – никогда еще я не чувствовал себя таким беспомощным!

      Кстати, о демоне…

      Рогатый… Ты тут?

      Кто еще из нас рогатый…Где твоя баба?

      Если бы я видел, может, я бы тебе и ответил. Скорее всего, где-то рядом.

      Ни хрена. Рядом нет ни капли магии. Ни одной твоей бабы, ни второй.

      Говоришь так, будто ты не видишь.

      Я и не вижу. Я же смотрю твоими глазами. Говорю только о том, что тебе без меня недоступно – о магии.

      Понятно. Ничего толкового от демона не добиться, снова придется все делать самому.

      И в первую очередь надо открыть глаза.

      Не знаю, сколько я мучился, но ценой нечеловеческих усилий глаза я все же разлепил. По чуть-чуть, по миллиметру, каждый раз заново привыкая к палящему солнцу. Пытался поднять руку, чтобы прикрыть глаза от жестоких лучей, но руки не слушались. Сперва в голову пришла ужасная мысль, что я каким-то способом получил травму позвоночника и потерял контроль над телом, но потом понял, что чуть-чуть шевелить руками я все же могу. Просто это практически невозможно заметить из-за большого сопротивления окружающей среды.

      Плещущейся окружающей среды.

      Я что, в воде? Это бы объяснило и холод и почему мне мокро. Хотя нет, холод бы не объяснило – в пустыне не бывает так холодно, если только ночью. А ночью не бывает солнца.

      Хотя, судя по окружению, я уже и не в пустыне. Скосив глаза, я зацепил краем зрения густые кроны деревьев, и окончательно в этом убедился. Нет таких деревьев в пустыне, там только пальмы и кактусы.

      Итак, я не в пустыне.

      Тогда где я? И как я здесь оказался? И почему ни хрена не помню?

      Следующие три вечности я занимался тем, что пытался расшевелить собственные конечности. Они закостенели от холода, промерзнув буквально до костей, и приходилось заставлять их двигаться, начиная с движений кончиками пальцев с миллиметровой амплитудой. На правую руку ушло минуты две, не меньше, зато когда я смог ее поднять, дело пошло намного веселее. Пусть она все еще была деревянная и плохо слушалась, теряя по пути половину посланных ей нервных синапсов, но она хотя бы двигалась, и с ее помощью я мог разминать остальные конечности, помогая разогнать застоявшуюся кровь.

      Не меньше десяти минут ушло у меня на то, чтобы привести тело в такое состояние, в котором я смог хотя бы сесть. Сесть и осмотреться, поворачиваясь всем телом, потому что шея отдельно поворачиваться отказывалась.

      И, когда я повернулся вправо, то сильно об этом пожалел.

      Буквально в каких-то пяти метрах от меня, очень удивленный тем, что плесневелая коряга внезапно зашевелилась, стоял огромный бурый медведь. Смотрел на меня, сжимая в челюстях дохлую рыбину, и не шевелился. Как загипнотизированный.

      Я не шевелился тоже. Проверять, кто из нас сильнее – трехсоткилограммовый зверь, или человек с возможностями демона, которые еще не факт, что работают в моем нынешнем состоянии, совсем не хотелось.

      Вроде я слыхал, что, если замереть, то хищники перестают воспринимать тебя как добычу. Надеюсь, что это правда, потому что убегать сейчас я не смог бы… по множеству причин. Не говоря уже о том, что бегство вроде бы наоборот провоцирует хищников на атаку.

      Медведь пошевелил носом, шумно вдохнул и выдохнул, будто действительно потерял меня из виду и теперь пытался вынюхать. Черный кожаный нос, размером с мою ладонь, описал в воздухе несколько восьмерок, снова шумно втянул воздух, маленькие глазки недоверчиво сощурились, будто медведь никак не мог сопоставить информацию от разных источников чувств, и наконец, приняв какое-то решение, хищник развернулся на задних лапах и почесал прочь.

      Почувствовав