.

вторжение техники в свое логово, природное, живое, дышащее свежим воздухом, отвергающее бензин и фенол, а когда мы совсем его раздражали, он ставил на пути препятствия. Он переплетал ветки деревьев по обеим сторонам узкоколейки, связывал лианы в тугие узлы, выращивал между шпал высокие сочные сорняки и гигантские грибы. Но технотронная рука сметала все на своем пути. Толстые ветки ломались с неслышным треском, как спички, а грибы разлетались белым дождем, словно начиненные взрывчаткой. Толстые мясистые стебли и листья, брызгаясь, разбивались насмерть, вдребезги, и на стекле из-за сумасшедшей скорости ничего не оставалось. Уже потом в отчаянной попытке остановить порождение стекла и пластика лес с кряхтением уперся в конец рельса и приподнял его мощным баобабовым корневищем, но тщетно. Только брызнули искры, машину встряхнуло, а выступающую часть рельса срезало, как бритвой.

      То ли мы спустились очень низко, то ли лес, наоборот, вытянулся в вышину, но пространство над нами заметно увеличилось. Марк по моей просьбе уменьшил скорость, так что я стал различать не только растения, но и животных, которые изредка перебегали узкоколейку. Все, что я видел в этот момент, напоминало съемки фильма о Земле до начала времен. В просветах между листвой можно было увидеть жующихся бронтозавров. Самые любопытные из них протягивали жабьи головы к машине, словно принюхиваясь, и тут же испуганно отшатывались. Иногда в свободное от растений пространство узкоколейки сверху спускались черные птерозавры, медленно размахивая длинными кожистыми крыльями, и испуганно шарахались в стороны, когда мы их настигали. Больше всего мне запомнилась словно подвешенная к внутренней поверхности лесного горба исполинская светящаяся медуза с рисунком на внутренней стороне студенистого купола. Ее края плавно колыхались, и вместе с ними колыхались клейкие желтые реснички. Жизнь здесь кишела, шелестела, булькала, чавкала, жрала, раскатисто ревела и клекотала, но ни одного звука не доносилось сквозь герметичные стенки машины.