Ступени, ведущие в бездну. Рик Янси

сиявшие надо мной, пока я бежал. Алые пасти, белые глаза, и черви, осквернившие священный храм: белые черви, бледная плоть, алые пасти, белые глаза.

      Их конец – мое начало.

      Время – узел.

      Вечер и утро стали днем первым.

      Сначала я слышу голос, потом вижу лицо:

      – Я пришел за мальчиком.

      Меня накрывает черная тень. Его лицо – загадка, его голос – тяжкие оковы, они тянут меня вниз, пригибают к земле.

      – Ты знаешь, кто я?

      Я прижимаю шапчонку к груди.

      Киваю. Да, я знаю, кто он.

      – Вы – монстролог.

      – Ты ему никто, Пеллинор.

      – А разве у него есть кто-то еще, Роберт? Его отец умер, служа мне. Я перед ним в долгу. Видит Бог, я не просил об этой чести, но теперь я либо отплачу добром за добро, либо паду, исполняя свой долг.

      – Прости меня, Пеллинор, я не хочу тебя обидеть, но мой кот больше годится на роль опекуна, чем ты. Сиротский приют…

      – Я не потерплю, чтобы единственный сын Джеймса Генри был заточен в это ужасное место. Злосчастные обстоятельства отняли у ребенка родителей, и я заберу его к себе.

      Нагнувшись надо мной, монстролог светит на меня блестящим глазом фонаря, сам оставаясь в его тени:

      – Возможно, он обречен; ты прав. В таком случае, его кровь тоже на мне.

      А длинные ловкие пальцы уже нажимают мне на верхнюю часть живота, щупают под челюстью.

      – Зачем он вам, Пеллинор? Он еще мальчик, и не пригоден для вашей работы, или как вы ее называете.

      – Я сделаю его пригодным.

      – Спать будешь наверху, – сказал монстролог. – Там же, где в твоем возрасте спал я. Мне там было уютно. Так как тебя, говоришь, зовут? Уильям, верно? Или ты предпочитаешь Уилл? Дай-ка мне эту шапку, тебе она сейчас не нужна. Я повешу ее на крючок, вот здесь. Ну? Что ты на меня так смотришь? Забыл, о чем я спрашивал? Как мне тебя называть: Уиллом, Уильямом или еще как-то? Отвечай! Как тебя зовут?

      – Меня зовут Уильям Джеймс Генри, сэр.

      – Хм-м. Слишком длинно. Может, сократим?

      Я отворачиваюсь. Над кроватью в чердачной комнате было окно, в него смотрели звезды – точно так же, не мигая, как тогда, когда я бежал прочь от огненного зверя, что сожрал их.

      – Уильям… Джеймс… Генри, – прошептал я. – Уилл. – Что-то застряло у меня в горле, и я едва не подавился. – Джеймс… – Рот заполнил вкус дыма. – Ген… Ген…

      Он громко и протяжно вздохнул.

      – Что ж. Полагаю, сегодня нам вряд ли удастся прийти к согласию касательно твоего имени. Доброй ночи, Уилл…

      – Генри! – закончил я, и он принял это как решение, хотя никаким решением это не было, а с другой стороны, было, поскольку было предрешено.

      – Хорошо, пусть так, – сказал он и кивнул торжественно, точно отвечая какому-то неслышному мне голосу. – Доброй ночи, Уилл Генри.

      Этот вечер и последовавшее за ним утро стали вторым днем.

      Он был высок и худощав, его темные, глубоко посаженные глаза горели собственным глубинным огнем. Равнодушный к тому впечатлению, которое производила его внешность, он был всегда небрит и давно не стрижен. Даже неподвижно сидя в кресле, он всегда как будто вибрировал от переполнявшей его энергии. Он не ходил; он шествовал.