Девчата. Полное собрание сочинений. Борис Бедный

Илью во сне, колесом вертела по ночам подушку?

      К Дементьеву подбежал запыхавшийся прораб.

      – Вадиму Петровичу, – хрипло сказал он, пожимая руку.

      – Ну как, успеете теперь к маю?

      – Кто ж знал, что столько народу откликнется? – удивился прораб. – Не удавались у нас прежде такие мероприятия. Помаленьку растут люди: коммунистическая форма труда и все такое прочее… – Он заметил непорядок в дальнем конце дома и сорвался с места. – Куда ты, куда? Эта дверь с другого подъезда. И кто эти субботники выдумал!..

      Нагружая очередные носилки кирпичом, Катя глянула на верхушку телеграфного столба, где с монтерскими кошками на ногах висел Сашка, подключая электропроводку к новому дому.

      – Смотри не сорвись! – боязливо крикнула Катя.

      И Тося машинально покосилась на Илью. Он уже закрыл последний просвет в крыше и начал зашивать досками фронтон дома. Нашел себе работенку! Ему и горюшка мало, что топор его стучался прямехонько Тосе в сердце, тревожа ее и заставляя все время думать о нескладной своей любви.

      Сашка на столбе помахал Кате рукавицей и крикнул в ответ:

      – Кирпича поменьше накладывай, сколько тебе говорить? Ты себя с Надей не равняй!

      – Вот феодал! – нежно сказала Катя. – Еще не поженились, а уже командует.

      Тося проворно схватила большой ком мерзлой глины, замерла с ним над корытом и выжидающе посмотрела на Илью. Почувствовав на себе отчаянный Тосин взгляд, Илья недовольно оторвался от работы, притормозил свой громкозвучный топор. Равнодушно, будто по пустому месту, скользнул он по Тосе глазами, буркнул кислым голосом:

      – Эй, кто там? Гвозди кончаются… – И громче прежнего застучал топором.

      О гвоздях он заботился… Тося бухнула в корыто тяжелый ком глины. Ей вдруг до слез жалко стало, что так уныло, за здорово живешь проходят лучшие ее годы. Тоже мне, жизнь! Хоть поскорей бы, что ли, состариться и выйти на пенсию. Тося позавидовала пенсионерам: вся любовь у них засыхает от старости, никаких тебе забот и мучений. Живи и радуйся!

      Ксан Ксаныч привинтил замок, пощелкал туда-сюда ключом и остался доволен. Он внес в свою комнату охапку сухих дров, заранее припасенную им, вытащил из чехольчика складной нож собственной добротной конструкции и стал тесать лучину для растопки.

      – Торопишься ты, Саня! – предостерег Чуркин.

      – А ждал сколько? – Ксан Ксаныч кивнул на печку. – Алексей Прокофьич, ты уж того… За мной не пропадет! Сам знаешь: печь для семейной жизни…

      Не находя нужных слов, он помахал зажатыми в кулаке лучинами. Все на свете умел делать Ксан Ксаныч, а вот с важнейшим печным ремеслом как-то разминулся в своей жизни.

      Чуркин покосился на коменданта.

      – Рассчитываешь на эту комнату? А если не тебе дадут?

      – Игнат Васильич обещал…

      – Обещают одному – дадут другому, – умудренно сказал комендант.

      – Ты думаешь? – испугался Ксан Ксаныч.

      – Бывает…

      Чуркин почесал в затылке оттопыренным