Архиерей. Антон Чехов

к графину с водой. – Это идиотка, пробка! Меня замучила и их заездит, подлая! Уф… сердце бьется!

      Через полчаса он позвонил. Явился Алексей Николаич.

      – Что у вас там? – томно спросил Кистунов.

      – Да никак не втолкуем, Петр Александрыч! Просто замучились. Мы ей про Фому, а она про Ерему…

      – Я… я не могу ее голоса слышать… Заболел я… не выношу…

      – Позвать швейцара, Петр Александрыч, пусть ее выведет.

      – Нет, нет! – испугался Кистунов. – Она визг поднимет, а в этом доме много квартир, и про нас черт знает что могут подумать… Уж вы, голубчик, как-нибудь постарайтесь объяснить ей.

      Через минуту опять послышалось гуденье Алексея Николаича. Прошло четверть часа, и на смену его басу зажужжал сиплый тенорок бухгалтера.

      – За-ме-чательно подлая! – возмущался Кистунов, нервно вздрагивая плечами. – Глупа, как сивый мерин, черт бы ее взял. Кажется, у меня опять подагра разыгрывается… Опять мигрень…

      В соседней комнате Алексей Николаич, выбившись из сил, наконец, постучал пальцем по столу, потом себе по лбу.

      – Одним словом, у вас на плечах не голова, – сказал он, – а вот что…

      – Ну, нечего, нечего… – обиделась старуха. – Своей жене постучи… Скважина! Не очень-то рукам волю давай.

      И, глядя на нее со злобой, с остервенением, точно желая проглотить ее, Алексей Николаич сказал тихим, придушенным голосом:

      – Вон отсюда!

      – Что-о? – взвизгнула вдруг Щукина. – Да как вы смеете? Я женщина слабая, беззащитная, я не позволю! Мой муж коллежский асессор! Скважина этакая! Схожу к адвокату Дмитрию Карлычу, так от тебя звания не останется! Троих жильцов засудила, а за твои дерзкие слова ты у меня в ногах наваляешься! Я до вашего генерала пойду! Ваше превосходительство! Ваше превосходительство!

      – Пошла вон отсюда, язва! – прошипел Алексей Николаич.

      Кистунов отворил дверь и выглянул в присутствие.

      – Что такое? – спросил он плачущим голосом.

      Щукина, красная как рак, стояла среди комнаты и, вращая глазами, тыкала в воздух пальцами. Служащие в банке стояли по сторонам и, тоже красные, видимо замученные, растерянно переглядывались.

      – Ваше превосходительство! – бросилась к Кистунову Щукина. – Вот этот, вот самый… вот этот… (она указала на Алексея Николаича) постучал себе пальцем по лбу, а потом по столу… Вы велели ему мое дело разобрать, а он насмехается! Я женщина слабая, беззащитная… Мой муж коллежский асессор, и сама я майорская дочь!

      – Хорошо, сударыня, – простонал Кистунов, – я разберу… приму меры… Уходите… после!..

      – А когда же я получу, ваше превосходительство? Мне нынче деньги надобны!

      Кистунов дрожащей рукой провел себе по лбу, вздохнул и опять начал объяснять:

      – Сударыня, я уже вам говорил. Здесь банк, учреждение частное, коммерческое… Что же вы от нас хотите? И поймите толком, что вы нам мешаете.

      Щукина