На моем зеленом лице все написано. Маръа Малми

Какая-то секретная база, мы так и не поняли, что там. Они были одеты в белые широкие костюмы и походили на муми-троллей, как будто собрались на веселое представление. Не хватало зонтика, красной сумки, цилиндра.

      Может быть, в такие моменты взрослые ведут себя по-другому. Они уводят детей, поручают их заботливым социальным работникам. Те разговаривают добрыми спокойными голосами, понимающе кивают, дают теплое питье или предлагают: посмотри мультики. Но я точно знал, что не хочу понимающих голосов и теплых мультиков. Я хотел стоять и смотреть на реку. И мой отец понял это. Он не обычный взрослый. Он сам был спасателем. Спасатель Койвунен, позывной «береза»[19]. Думаю, он лучше других в этом разбирается. Когда все случилось, он перестал быть спасателем, ушел в диспетчеры, чтобы больше времени проводить с семьей. То есть со мной.

      Оттуда меня увел Рупла. Он пришел на берег с родителями. Поездку в Россию они отложили.

      Вряд ли я понимал, где нахожусь. Точнее – мне было все равно, где я нахожусь. Пару дней я просто лежал в койке Руплы. Если я шевелился, до меня доносилось его сосредоточенное «я тут».

      Потом в комнату пришел их кот Тонтту[20]. Он жил у них сто лет и получил эту кличку за умение неслышно бродить по дому и любовь к новогодним елкам. Тонтту прыгнул на меня, стал прохаживаться и тянуться. Потом прорыл ход под одеяло. Еще сутки я лежал с котом. Заходил по вечерам отец, проверял, сидел в ногах.

      Тонтту так громко храпел – прямо как пьяный Пюрю, что меня это в конце концов заставило сесть на кровати. Тут же донеслось «я тут». Оказалось, все это время Рупла развлекал себя примочкой с «тетрисом», валяясь напротив на куцем диване. Я окончательно стряхнул с себя кота. Рупла сказал:

      – Мож, пожрем хоть?

      И мы выползли наружу. Мы собирались съесть по бургеру, но тетя Вера налила нам густую мясную жидкость и велела выпить до дна. Сначала мне было не по себе от жара и жира и чего-то настолько духовитого, что щипало в носу. Потом понравилось. Мы с Руплой облизали миски и получили все же по бургеру. Пришел отец забрать меня. Он о чем-то поговорил с Руплиными родителями на кухне, пока мы с Руплой сидели на полу и рубились в приставку.

      Забавные, они всякий раз пытаются напоить его чаем. Но отец всегда отказывается. Он такое не пьет.

      – У тебя хороший друг, – сказал отец, когда мы ехали домой. – Не надо его звать этим прозвищем. У него есть имя – Алексантери.

      – Саша, если по-нашему. Или Саня, – сообщил я.

      – Тоже неплохо – Саня.

      С тех пор отец стал звать его именно так.

      Мной тогда занимались две тетки, очень хорошие, кстати. Но слышал я только отца. Верил только отцу. Он говорил, что, если я хочу играть в приставку, это нормально. Что если мне смешно, то смеяться – это тоже нормально. И если я злюсь за что-нибудь на отца, на Руплу или на учителей. То и это нормально. И если я хочу сидеть один и плакать, потому что скучаю по маме. Тоже. И если я пока не хочу чего-то делать – тоже. Сейчас не хочу – потом захочу. Плавание, например. Ничего стыдного.

      И это и есть жизнь. И в ней много смешного. И жить эту жизнь надо мне

19

По-фински береза – koivu.

20

Тонтту (финск. Tonttu) – гном, рождественский эльф.