Угрюм-река. Вячеслав Шишков

в халате у огромного письменного стола, заваленного конторскими книгами, бланками, образчиками товаров, и брякал на счетах. Был поздний вечер.

      – Я послезавтра уезжаю.

      – Ну, что ты! Гости знай...

      – Пора уж. Не отпустите ль вы мне, Яков Назарыч, товару в долг тысячи на полторы, на две?

      – Куда тебе? – прищурился на него купец.

      – Дорогой приторговывать стану.

      – Хы!.. Вот пес, извини на ласковом слове. Это мне глянется. Хы! Ладно, ладно. – Он весь распустился в улыбке, подъехал на своем кресле к учтиво стоявшему юноше и дернул его за полу: – Садись нето. Поговорим.

      Прохор опустился на краешек стула и сидел почтительно, как проситель у человека власти.

      – Так, правильно. Как же ты поедешь с товаром-то? Ведь будет задержка в пути?

      – Я на двух парах, быстро. Вчера выехал на железную дорогу купец Болдырев – в Москву едет. Я подговорил его ямщика, дал ему красненькую на чай да в трактире водкой угостил, селянку съели. Он оповестит по деревням, что я поеду с товарами. Места тут глухие. Сколько до железной дороги-то от вас? Тысяча верст? Думаю, что будет барыш.

      – Вот дьявол! – вскричал купец, притворно раздражаясь. – Да ты у меня всю коммерцию отобьешь!.. Хы! Дам, дам, дам. Бери, брат, бери. Вот завтра утречком в лабаз и пойдем.

      Прохора бросило от удачи в пот.

      Покидал он город с болью в сердце. Ниночка обещала писать. Грустная-грустная вышла проводить его. Хозяин и хозяйка напутствовали гостя, крестили. Пусть он едет по дорогам с оглядкой: ночи разбойные, народ лихой, пусть Ибрагим смотрит за Прохором, как за самим собой. Ну, в добрый час!

      Долго размахивал Прохор своей ушастой пыжиковой шапкой, стоя дыбом в санях. Но вот на повороте шустрые кони взяли круто, и он свалился с ног.

      VI

      Словно выходец с того свету, самый дорогой, нежданный гость – Прохор Громов подъезжал к селу Медведеву, где родимый дом.

      В широкой кошевке сидели трое: Ибрагим, отец и сын. Отец за сто верст встречать выехал: давно пришел «стафет» от сына, а второй – от Куприянова:

      «Встречайте. Едет».

      Тройка каурых несется быстро, у Петра Данилыча не лошади – зверье. И по селу – с кнутом, с бубенцами, вихрем. Вот церковь – «благодарю тебя, Господи, что спас!» – а вот и зеленая крыша – выше всех, их дом.

      Яркое солнце слепило взор. У ворот нового своего домика стояла Анфиса; она заслонилась от солнца белой рукой да так и впилась глазами в лицо Прохора.

      Петр Данилыч помахал ей собольей шапкой.

      – Это кто? – Прохор спросил. – Не Анфиса ли?

      А вот и... Все у ворот на улице. Варвара-стряпка, Илья Сохатых в форсистом полушубке – шапка набекрень; старшина, горбун, разные барбосы с шавками, отец Ипат – священник и даже, казалось, душа самого дедушки Данилы.

      Сбегался народ, – занятно, право. Жив и невредим!

      – Гляди-ка, мать, какого орленка к тебе привез! Узнаёшь ли? – прокряхтел хозяин.

      – Зело борзо! – возгласил отец Ипат и засвистал одобрительно.

      Плакала мать, плакал Прохор.

      Прохор