Терра. Дария Беляева

ну а чего теперь? Тяжкий день. Снилась мамка, рыдавшая в ментуре.

      – Не хотела я, не хотела. Я не топилась, клянусь.

      Ее уговаривали что-то подписать, а она влажно шмыгала носом. Я смотрел на все как бы со стороны, из правого верхнего угла комнаты, что ли. Я смотрел, пока до меня не дошло, что мамка-то умерла, и мент умер, и я умер, и все на свете умерли.

      Больше не надо волноваться, что кто-то чего-то не подписал. Тогда я проснулся, не то от этого-то осознания, не то от светившей мне прямо в лицо луны. Перевернувшись на другой бок, я долго смотрел на электронные часы, стоявшие на тумбочке рядом с кроватью. На них были красные цифры, я водил пальцами по их изгибам.

      Эти цифры на электронных часах, они меня все время удивляли. На простом трафарете, стоит провести пару линий, проявляется либо цифра, либо полная бессмысленность. Только шаг в сторону, и такое все сразу идиотское.

      Я осторожненько вышел из комнаты. Отец так и уснул в своем кресле перед работавшим телевизором. Симпатичная блондиночка рассказывала о войне в Ираке, потом стали рекламировать антидепрессанты. По моей ноге вверх забралась сестричка, которая первой встретила нас. Она была совсем молодая, еще непокрытая, вчерашний крысенок.

      – Пойдем с тобой дрыхнуть? – спросил я. Пошевелив вибриссами, она согласилась. Ради меня, несомненно, так-то крысы скорее ночные животные. Такая молодая, а во мне видела маленького.

      Когда я вернулся, то увидел мокрые следы на полу. Мамины следы. Ее не было ни в шкафу, ни под кроватью, но она сюда приходила, я ощущал водяной, мясной ее запах.

      Значит, с нами сюда вошла.

      Утром я проснулся от папашкиного голоса.

      – Боря, еб твою мать, где сигареты?

      – А хуй знает.

      – Не матерись. Во, нашел. Лазанью будешь?

      Он открыл дверь, и первым делом в комнату вплыл вонючий дым его сигареты.

      – Давай лазанью.

      – Ну, как тебе? Все вообще.

      – Жарко. В остальном пока не понял.

      Отец хрипло засмеялся, влажно закашлялся, но мокрота не отошла.

      – Похоже на город из «ГТА: Сан Андреас». Я у Юрика на плейстейшн играл.

      Отец посмотрел на меня странно, с какой-то трогательной беспомощностью, сказал:

      – Ну и хорошо, – развернулся и ушел. От него только дым остался – как от демона какого-нибудь. Сестричка лежала на подушке рядом со мной, свернулась там калачиком, как ребенок, как взаправдашняя сестра (которая у меня могла бы быть).

      Смерть детеныша – великая печаль для Матеньки, потому что ей все нужны, она всех привечает, всем рада. У Матеньки для каждого своя гибель найдется, а помер малым ни за что ни про что – так вроде и не жил.

      Отец позвал меня за стол, я сел на высокий стул, пахнущий вишневым деревом, покачался на нем, значит, для пробы. Обычные вещи, и тех я не знал. Как влюбиться – я не понимал, а еще где я и отчего все незнакомое. Мамка моя, должно быть, так тонула – думая, как глубоко и какое все чужое.

      А в лазанье был такой горячий сыр, который тянулся за моей вилкой, как макаронина. Отлично было,