Терра. Дария Беляева

ребенка разрубили. Хорошо, что ни у одной детей не было.

      Я хотел было быстренько сказать, что уезжаю, а получился разговор на два с половиной часа. Они смотрели на меня и кивали, гладили по руке, и за одно это я им готов был всю квартиру языком вылизать, миллион мешков муки притащить.

      Хотел я ласки.

      Ну, они сочувствовали, конечно.

      – Толку с твоего отца не будет, хоть голова у него и светлая была. Ты учись хорошо и в институт там поступай.

      Я чуть не расплакался, честное слово.

      Прощались мы с ними, как перед войной, они меня крепко в щеки целовали и благословляли атеистически (стоические они были атеистки семидесяти восьми лет).

      Ладно. В-третьих, зашел я к своему историку, молча выдал ему коробку конфет, что уезжаю не сказал, чтоб проблем не было.

      Он обрадовался, пригласил чай пить, но тут уж я отказался. Тогда вдруг он на меня посмотрел и говорит:

      – Тебе бы, Борис, больше к учебе рвения проявлять.

      – Да я буду, вы не волнуйтесь.

      – У тебя светлая голова.

      И заиграло это странно, потому что про светлую отцовскую голову только что сказали баба Тома с бабой Светой.

      – Жутко смотреть, как ты себя губишь, Борис.

      Я вот чего заметил, учителя называют детей по имени до нудного часто – такое у них, значит, нейролингвистическое программирование. Может, доминирование устанавливают или еще чего.

      – А я себя не гублю, это у вас зрение, видать, плохое стало, что вы так смотрите.

      – Такая душа у тебя, чувствительный, искренний юноша, такое сердце, такой ум, а ты из себя кого делаешь?

      – Человека из себя делаю, Ярослав Михайлович. Как вы сказали.

      – И не издевайся. Я тебе говорю – потенциал у тебя есть стать хорошим, умным человеком. Как же его гробить можно?

      – Хорошего человека угробить нельзя, я в это искренне верю, вы меня сами такому научили. Ну, бывайте, я пошел.

      – Борис, у тебя, может, случилось что?

      – Не. До понедельника тогда.

      А потом будет у него сопливая история, как я приходил, а он не понял, что я прощался.

      К Юрику я пришел без коробки конфет, вообще без всего, потому что клей в продмаге нам давно уже не продавали. Он вышел поговорить на лестницу.

      – Ты извини, меня наказали. Теперь дома сижу.

      – Ну, понятно все с тобой. У меня все наоборот, я теперь по миру пойду.

      – Да не верю я тебе.

      Юрик почесал затылок этим своим неосторожным, размашистым, медвежьим движением.

      – А я за ум решил взяться, – добавил он.

      – Ну и даю тебе добро. Можешь с Ладкой закрутить, если хочешь. Она меня не любит.

      – Тебя послушать, никто тебя не любит.

      Тут уж какая у кого доля.

      – Но я зато всем нравлюсь. Но я не про то. Ты чего без меня делать будешь?

      – С девчонками тусоваться, наверное. Но, может, у родителей на следующий год с Питером получится. Тогда туда махнем.

      Он неопределенно двинул рукой куда-то влево. Я лично не был уверен, что Питер – это туда.

      – А