Звезда Авроры. Эми Кауфман

и питательные трубки вставляют уже потом.

      Девушка в очереди за мной, с виду моих лет, ужасно нервничает, взгляд мечется по всему помещению, будто отскакивая от предметов.

      – Привет! – говорю я, пытаясь улыбнуться.

      – Ну, привет, – отвечает она, и голос дрожит.

      – Специализация? – пытаюсь я ее отвлечь.

      – Метеорология, – отвечает она, улыбнувшись слегка застенчиво. – Я на погоде помешана. Потому что выросла во Флориде, которой достались все погодные условия.

      – А у меня исследование и картография, – говорю я. – Отправляться туда, где еще никто не бывал, – что-то в этом роде. Но на базе тоже буду торчать много, так что можем тусоваться вместе.

      Она наклоняет голову, будто я что-то очень странное сказала, и все вокруг трясется, ежится, где-то мелькает свет как в стробоскопе. Девушка закрывает глаза от вспышек, а когда открывает снова, правый глаз у нее другой. Виден зрачок, черный край радужки, но там, где левый у нее карий, правый стал чисто белым.

      – Эшвар, – говорит она шепотом, глядя будто сквозь меня.

      – Чего?

      Тот нытик перед нами шепчет это слово:

      – Э-э-эшвар.

      Я оборачиваюсь к нему – и у него правый глаз побелел.

      – Что это значит?

      Но ни он, ни она не отвечают; только снова шепчут это слово, и оно расходится по очереди в обе стороны, как лесной пожар.

      – Эшвар.

      – Эшвар.

      – Эшвар.

      С горящим глазом она тянет к моему лицу дрожащие пальцы, желая прикосновения.

• • • • •

      А вот и прикосновение. Раз уж осязание вернулось ко мне, могу смело заявить: у меня все так болит – я даже не знала, что такую боль уже изобрели.

      Накрывает очередная волна боли, унося прочь последние воспоминания-не-сон и сообщая, что мое тело вряд ли в лучшем состоянии, чем голова. От меня осталось только тяжелое дыхание, поскуливание ободранной глоткой, давящие спазмы, не жизнь – существование, пока боль не начинает медленно стихать.

      Но с этой болью, с прикосновением приходит какая-то подвижность. Это значит, что я могу приподняться на локтях и еще раз глянуть на того парня. Его нижняя половина тела стала темно-серой, из чего я делаю вывод, что сейчас он, к сожалению, в штанах.

      Вот только начал день налаживаться.

      Обнаружение штанов зароняет во мне зерно сомнения, и я заглядываю под покрывающую меня легкую серебристую ткань, проверить, я-то во что одета? Оказывается, совсем ни во что.

      Гм.

      Вновь смотрю на парня, и в тот же момент он оборачивается ко мне. Глаза у него открываются шире – он замечает, что я очнулась. Я набираю воздуха заговорить, но горло сводит кашлем и такой болью, будто кто-то мои голосовые связки по волоконцу выдергивает.

      – Как себя чувствуешь? – спрашивает парень.

      – Это Октавия? – хриплю я.

      Он качает головой, смотрит на меня синими глазами.

      – Как тебя зовут?

      – Аврора, – удается мне произнести. – Аври.

      – Тайлер, –