Когда они кончатся, эти видения?
Это мозг пытается восстановиться после того, через что он прошел?
Тру глаза костяшками пальцев, чтобы развеялось наваждение, жду, пока сердце перестанет рваться из груди. Думаю, не очередное ли это последствие такого долгого пребывания в заморозке.
Думаю, не отъезжает ли крыша окончательно.
Оглядываясь вокруг, понимаю, что комната новая, не та, что вчера была. Стеклянных стен нет – четыре серые, отлично сочетающиеся с серым полом и серым потолком. Эта новая комната невелика, тусклый свет идет из скрытых источников между потолком и стенами.
Память превратилась в лоскутное одеяло из приходящих и уходящих докторов, и где-то вклинивается еда, на удивление нормальная.
Конечно, это единственная нормальная вещь, которую я в состоянии уверенно назвать. Потому что я в будущем. И мне двести лет. И у меня глюки. И еще здесь эти чертовы инопланетяне, хотя черт его знает вообще, что это за «здесь» такое.
Я бы не отказалась снова погрузиться в кому, будьте добры.
Лежу на кровати, все еще запутавшись в мягких белых простынях, когда сажусь, становится чуть лучше. Сердце по-прежнему колотится, но голова уже не кружится, в глазах не плывет. И – удача! – в изножье кровати ждет меня одежда, сложенная аккуратной серой стопкой.
Я к ней наклоняюсь – и на идеально белые простыни падают две красных капли.
Кровь.
Прикасаюсь к носу и отнимаю испачканные красным пальцы. Над небольшим умывальником в углу есть зеркало, и я иду отмыться. Кровь размазалась по верхней губе отвратительными усами и…
Кошкин хвост, что у меня с прической?
Стрижка – все та же небрежная пикси, как было всегда, но у своего отражения я вижу широкую белую прядь на челке. Запускаю туда пальцы, думая, что это еще одно последствие долговременной заморозки. А может, я больна. Может, надо кому-то сказать. Хотя, наверное, это чудо, что после двухсот лет анабиоза на неисправном корабле я отделалась всего лишь кровью из носа и несколькими белыми прядями.
Ладно, кровью из носа, несколькими белыми прядями и галлюцинациями.
Отмываю лицо и перехожу к одеванию. Белую пижаму меняю на нечто среднее между школьной формой и какой-то спортивной одеждой. Есть и белье – лифчик несколько оптимистично оценивает мои достоинства, – легинсы и рубашка с длинными рукавами. На груди логотип, мне незнакомый.
Возле двери я замечаю пару ботинок, и в этот момент до меня доходит, что на панели рядом с этой дверью горит красная лампочка. Мгновение размышляю, не заперта ли она и есть ли смысл это проверять.
Да нет. Куда мне идти?
В углу второй красный огонек – камера, наверное.
Пока я на нее смотрю, раздается тихий стук в дверь, и когда она отъезжает в сторону, за ней стоит Капитан Красавчик – тот парень, что меня с «Хэдфилда» вытащил. Он в той же сине-серой одежде, что и я, а с ним мой предыдущий воображаемый посетитель, и у него едва заметный, тень фактически, синяк на челюсти. В руках у Тая красный сверток с бантом наверху – единственное цветное пятно в комнате. Если моей крови не считать, конечно.
Этот