Франц Кафка не желает умирать. Лоран Сексик

есть без боли, понадобятся долгие-долгие годы.

      Он читает дальше, беря бумажки одну за другой.

      Немного воды, пожалуйста, эти пилюли застряли в слизистой, как осколки стекла.

      С такими болями и кашлем я не смогу долго есть даже как сейчас.

      Сирень – это чудесно, правда? Она пьет, умирая, и опять напивается допьяна.

      А кто это звонил? Может, Макс?

      В следующей записке говорится о его пребывании в клинике профессора Хайека:

      Человека на соседней со мной кровати они убили. Приходили осмотреть несколько раз, но тут же уходили, бросив буквально один-единственный взгляд. К тому же дали ему свободно разгуливать с пневмонией и температурой 41 градус.

      Роберт читал дальше:

      Сколько же я вам доставляю огорчений, это же настоящее безумие. Хуже всего, что самостоятельно я не могу даже выпить стакан воды и поэтому в каком-то смысле упиваюсь самим своим желанием. Именно за это и любят ласточек. Только где она, эта вечная весна?

      Последняя записка была начертана накануне и адресована Доре:

      Положи мне на миг на лоб ладонь, это придаст мужества.

      – Мне кажется, он хочет с вами поговорить! – восклицает вдруг сестра Анна, повернувшись к нему.

      Роберт встает, подходит к кровати, склоняется к лицу друга и поворачивает к нему голову ухом.

      – Почему вы оттягиваете мой конец?

      Он чувствует тяжесть руки, схватившей его за рукав.

      – Вы же мне четыре года обещали. Вы меня мучаете, вы всегда меня мучили. Я с вами больше не говорю. Все равно умру.

      У него нет слов, в груди бешено колотится сердце, в горле застревает ком.

      – Вы меня дурачите, вы ввели какой-то антидот! – продолжает Кафка, взглядом умоляя вколоть еще одну дозу морфина.

      Потом будто собирается с силами и произносит свои последние слова:

      – Роберт, убейте меня, иначе вы убийца!

      Дора

      Любовь моя, отрада моя, прости, что я оставила тебя хотя бы на минутку. Но самое большее через час я снова буду рядом с тобой. Сестра Анна проявила такую настойчивость, что я в конечном счете согласилась с ее предложением сходить на почту и отправить написанное вчера письмо твоим родителям.

      – Подумайте о его близких, которые так ждут от него вестей, – сказала она. – Ну, чего вы ждете? Ступайте!

      Сестра Анна права, ты писал своей рукой эти строки, чтобы их прочли.

      Прости меня, любовь моя, ноги несут меня на почту, но душа всегда остается рядом с тобой. И если я согласилась с этой нелепой идеей хотя бы ненадолго выпустить из ладони твою руку, то только подумав, что ты и сам с этим согласился. Или, может, ошиблась, посчитав, что ты, чуть моргнув веками, меня одобряешь? Любовь моя, мой король всех королей, разве ты сам не имеешь права на покой?

      Уйти меня также попросил Роберт. Письмо надо отправить. Все налаживалось, морфин действовал, твоя боль прошла, горло больше не горело, поэтому я должна