На отшибе. Татьяна Эдельвейс

в город. Тётя тоже Эгине внимания не уделяла. В сарае, скучая, стояла гнедая лошадь, но гостья на ней не каталась. Эгина как-то раз спросила разрешения проехаться. Тётя ответила согласно, но прогулка всё равно не состоялась.

      – Катайся, только засёдлывай сама, а-то мне надоело, – сказала тётя.

      – Я не знаю, как правильно, – гостья надеялась, что её научат, но ей ответили «Ну, не знаешь, так не езди». Эгина – не из назойливых. Поняв намёк, она не стала упрашивать. Идти было некуда и не с кем, и она просидела свои университетские каникулы одна в комнате. Теперь же Лекс сердито спрашивал её почему, да почему она не приезжала.

      – Остановиться негде было, – только и ответила Эгина. Лекс всё равно продолжил делать из неё виноватую, подобно её папаше: «Могла бы в своём доме. Папаша же твой в нём ночевал».

      – И чем бы я заниматься стала в недостроенном доме? К нему электричество-то только недавно подвели.

      – Строить помогала бы.

      – Из чего строить, если материалы купить не на что?

      – Ну, просто так бы отдыхала. В гости бы к нам ходила.

      Эгина задала встречный вопрос: «А ты почему к нам, в город, не приезжал? Мы тебя приглашали. Джек ведь ездил».

      – Так он по делам, а у меня-то дел в городе нет.

      – Просто так, в гости, – сказала словами двоюродного Эгина.

      – Так некогда мне, я картошку на продажу рощу, – нашёл причину Лекс.

      – А мне с мамкой надо где-то от папашиных закидонов отдыхать, а ты предлагаешь ещё и каникулы вместе с ним проводить.

      – А-а-а… Ну да, от этого тоже отдохнуть надо, – наконец-то, остался доволен ответом двоюродный.

      Разговор пошёл на другую тему. Двоюродные переключились на картошку и стройки. Эгинина мама, не стесняясь, открыто хвалило их в лицо. Эгина потерпела до отправления в магазин и уже на улице сказала ей: «Не хвали, нельзя так. Ты, кого хвалишь, потом все против тебя оборачиваются», – дочка зачастую могла с первого взгляда или по голосу в телефонной трубке определить, что из себя представляет человек.

      Это было что-то вроде природного чутья, как у животных. Кошки и собаки чувствуют, злой человек или добрый. Эгина тоже. Вот только установки, заложенные учителями и родителями, нередко сбивали её с толку, и она не верила сама себе.

      – Да ладно, ничего особенного и не сказала, – маме не понравилось её замечание. Эгина замолчала ненадолго, чтобы обстановка разрядилась. Её пульс распрыгался.

      – Ничего. Это от слабости. Сам успокоится, без таблетки, – мысленно сказала сама себя Эгина, чтобы не волноваться.

      Вскоре она и мамка зашли в кирпичное здание и заглянули в отдел одежды и обуви – небольшое помещение, завешанное вещами. Продавщицей оказалась знакомая мамки. В Гербере все хоть сколько-то знали друг друга, за исключением Эгины. Продавщица немало знала о её папаше и родственниках от своего сынка – дружка Лекса, но не спешила распространяться заглянувшим к ней. Мамка стала рассказывать ей, почему она с дочкой приехала в Герберу, а та смотрела на них, как на привидений.

      – А