Параллельные кривые. Таша Калинина

он каждое утро заводит будильник? “Иду-иду!” – выкрикнул Люк и закрыл кран. В его мире ничего не изменилось, но мать услышала, что вода перестала шуметь, и пошла на кухню, осторожно спускаясь по лестнице на первый этаж. Если бы Люк увидел сейчас ее опущенные плечи, усталый силуэт, выхваченный утренним светом из сумрака коридора, наверное, не было бы на Земле человека несчастнее. В кромешной тишине мамин голос мог бы стать ему утешением и тонюсенькой ниточкой надежды, но нет – они оба знали, что лучше не станет; что вязкая ватная тишина, обступившая их дом со всех сторон, будет уплотняться, пока не поглотит даже воспоминания Люка о том, как звучит жизнь. Но мать старательно делала вид, что все еще верит в чудеса, и только оставшись в одиночестве – как сейчас, по пути на кухню – разрешала себе правдивые чувства и эмоции.

      – Тебе кофе сразу? – прочитал Люк по губам, усаживаясь во главе стола. Так уж вышло, что вместе с тишиной пришло и взросление – он стал главным и единственным мужчиной в доме. Отец незаметно исчез, пока мать таскала сына по больницам и врачам. Он ушел не к другой женщине – он просто ушел. Устал от горя и от чувства собственного бессилия. Люку его не хватало. Странно, да, в тридцать семь лет скучать по отцу? Последние несколько лет папа начал приезжать на Рождество, привозил с собой обязательный букетик пестрых роз для мамы, бутылку шампанского – для всех и долгий, разрывающий душу взгляд печальных водянистых глаз – для сына. Ну и ещё какую-нибудь футболку, которую Люк бережно складывал в ящик комода и никогда не надевал.

      Ах да, кофе – Люк заметил выжидающий взгляд женщины, которая подарила ему жизнь, и кивнул: да, сразу. "Интересно, почему у мамы больше нет детей? – подумал он. – Вот бы у меня был младший брат или сестра. Наверное, все тогда могло бы быть иначе".

      – Мам, а ты когда-нибудь хотела второго ребенка? – спросил он, поражаясь своей бестактности.

      Она сделала вид, что не услышала. Она всегда так делала, чем жутко бесила Люка. Ну в конце концов можно уже смириться с тем, что твой сын – вырос, и рассказывать сказки про сбившихся с курса аистов необязательно. Прямой вопрос предполагает прямой ответ. Разве это так сложно?

      Люк внимательно смотрел на мать, пытаясь разгадать ее тайные мысли. Почему в ее руках дрогнула чашка на словах “не хотела второго ребенка”? Отчего затуманился взгляд? Что он знает о ней, кроме того, что ее зовут Жюли и она – его мама? Детские воспоминания, которые сейчас он пытался выудить из глубин своей памяти, были смутными, размазанными, как попавший под дождь акварельный рисунок: светлое пятно – это мама возле ворот детского сада и он, в секунду превратившийся в улыбку, мчится навстречу сквозь солнечный день; бирюзовые глаза в черной каемке ресниц близко-близко – это мама наклонилась к нему, чтобы разбудить в школу; короткое ободряющее прикосновение – мама, которая будто всегда держалась чуть в стороне, дотронулась до его плеча, провожая в колледж. Она всегда была здесь и – не здесь. Редко обнимала. Была скупа на нежность.