При советской власти. Юрий Ерошкин

шажок вперёд, она вопросительно подняла тоненькие бровки, как бы переспрашивая.

      Собравшийся с силами Гриша намеривался повторить вопрос, но его опередил вошедший в палату молодой краснощёкий доктор – Иван Иннокентьевич.

      – Ну, поблагодарил свою спасительницу? – весело улыбаясь, спросил он.

      – Нет, нет, что вы! – бойко запротестовала девушка. – Это я должна благодарить, я! – от досады на несправедливые по её мнению слова доктора, она всплеснула огромными рукавами-крыльями своего халата. – Он спас мне и жизнь и…честь, – девушка совсем смутилась, и румянец залил её нежные щечки.

      – Вот как! – удивился Иван Иннокентьевич. – Да ты у нас герой, стало быть, Григорий?

      Тут уж и Гриша засмущался. Он не мог постичь смысл горячих реплик этой милой девушки, облачённой в безразмерный халат. Спас ей жизнь… герой… нет, это перебор, конечно. Ну, врезал одному негодяю, с другим сцепился, потом эта страшная боль под левой лопаткой… А более он ничего и не помнил, очнулся уже на больничной койке. Хотя, если честно, слышать слова благодарности от такой девушки было чертовски приятно.

      Первая беседа молодых людей долгой не была, оба конфузились, растеряно улыбались друг другу, и когда Иван Иннокентьевич, ненадолго покинувший палату, вновь вернулся и попросил гостью особо не утомлять слабосильного ещё паренька, девушка, присевшая на краешек кровати Гриши, поспешно поднялась и безропотно направилась к выходу, не смея перечить доктору. И как Гриша не харахорился, заявляя, что великолепно себя чувствует, Иван Иннокентьевич был непреклонен: на первый раз достаточно.

      В открытых уже дверях милую гостью задержал вопрос Гриши, продублированный доктором: Гриша ещё не мог говорить достаточно громко:

      – Он спрашивает ваше имя.

      – Тоня, – девушка мило улыбнулась.

      – А он – Гриша, – повторил за своим пациентом Иван Иннокентьевич.

      – А я знаю! Я завтра приду ещё, можно? – Тоня вопросительно подняла свои тоненькие бровки, глядя на доктора.

      – Ну, если Гриша не возражает…

      Тот так отчаянно замотал головой, что она у него закружилась.

      – Не возражает, – рассмеявшись, «перевёл» Иван Иннокентьевич.

      Прошло всего несколько минут с момента ухода Тони, как в палате появились Алёна и Павлик. Увидев на похудевшем лице старшего сына улыбку, а в глубоко запавших глазах весёлые искорки, Алёна не выдержала и, опустившись без сил на придвинутый к кровати стул с белой прямой спинкой, заплакала, перепугав своих сыновей. И долго не могла успокоиться, свыкнуться, наконец, с мыслью, что самое страшной – позади.

      Те несколько недель, что жизнь Гриши висела на волоске и врачи избегали давать какие-либо прогнозы, за исключением обычного будем надеется, дались ей очень тяжело. Беда, случившаяся со старшим сыном притянула за собой и другую. Пётр на своём коксогазовом заводе отравился какими-то ядовитыми парами при аварии и слёг в местную больницу – бревенчатое здание