Ледяные отражения. Надежда Храмушина

придётся проводить одной этот ритуал. – Рядом раздался виноватый голос Сакатова – Ночью.

      – Тебе только что пришло это озарение? – Не открывая глаз, спросила я. Вот умеет же он одной фразой прервать тихое счастье!

      – Нет, Аня сказала, ещё вчера. – Он вздохнул – Но ты не волнуйся, я на самом минимальном расстоянии буду от тебя, на котором можно будет мне находиться.

      – А какое расстояние самое минимальное? Расстояние выстрела? Ладно, потом об этом поговорим. – Миролюбиво сказала я, всё-таки деревенский пейзаж благотворно на нас действует – Пошли, на бережке посидим, а то я усну и свалюсь в воду.

      В такие спокойные минуты я хочу жить в деревне. Мы ещё долго с ним сидели на берегу, пока не услышали мычание возвращающихся с пастбища коров. Такое впечатление, что каждая корова давала своей хозяйке полный отчет о витаминном составе съеденных за день трав.

      Мы с Сакатовым увидели Ивана Дмитриевича, говорящего с одной из вышедших навстречу ему женщин. Он нас тоже увидел и сразу направился к нам.

      – Ну что, были на провале? – Сходу спросил он нас.

      Мы рассказали ему о находке, которую обнаружили в провале, и лицо его стало серьёзным. А потом я спросила его о двух сёстрах.

      – Галя, Галя. Ксанка, значит Оксанка. Да я недавно только листал записи начала двадцатого века, и мне кажется, что-то похожее там есть. – Он задумался – Пошли ко мне, у меня там есть полный список жителей деревни с одна тысяча восемьсот девяносто третьего года.

      На вопрос Сакатова, почему именно с этого года, он ответил, что когда церковь в соседней деревне разорили, то книга с записями рождений и смертей была брошена в костёр, но сгорела не вся, и её подобрала одна прихожанка, которая ему впоследствии и отдала эту книгу. Вот с тех пор он и заинтересовался родословной жителей своей деревни. Переписал всё в отдельную тетрадку, даже родственные связи выявил у тех, чьи имена ему поначалу ничего не говорили. Пока были живы старики, он и их расспрашивал, дополнял свои записи. Конечно, многие путались в своих воспоминаниях, но понемногу, ниточка за ниточкой, он и распутал этот сложный клубок Шумиловского генеалогического древа. Теперь у него образовалось уже много томов его записей, и он подумывает передать всё в поселковую школу, может даже музей памяти организовать.

      Иван Дмитриевич давно уже жил один, его жена умерла больше десяти лет назад, но в доме у него не чувствовалось отсутствие женской руки, кругом была чистота и порядок. Он нас посадил за стол, сначала накормил гречневой кашей с тушёнкой, а потом достал целую стопку тетрадей и пухлых папок, всё это положил перед собой на стол. Все тетради у него были чётко подписаны – первый том, второй том, и так далее. Он долго листал свои записи, попутно рассказывая нам, то про одного, то про другого жителя Шумилово, и не только Шумилово, но и Петровского, и ещё двух-трёх ближайших деревень. В отдельной тетрадке у него были переписаны все передовики производства и награждённые медалями «За доблестный труд». И называлась эта тетрадка «Наша гордость». В толстой папке