Над головой моей – Святой…. Андрей Милованов

его уже дрожит.

      Глядит в портрет, пустил слезу,

      Кричит: «Я что-то не пойму,

      Как все мы жили без вождя?».

      «Хреново», – добавляю я. —

      Как жили с ним, как без него,

      Лежит на площади дерьмо,

      Зачем на свет его зачали,

      Да лучше б мы его не знали.

      Придумал план он ГОЭЛРО,

      Да нам без лампочки светло,

      Свечей прекрасная лампада,

      С небес нам светит, как награда».

      Я тихо, тихо продолжал:

      «Дворец, как Вова, Зимний брал,

      Упёрли всё, что можно было,

      Собак порезали на мыло.

      Дал клички нашему народу:

      Ты «меньшевик», ты за свободу,

      Ты «большевик», ты наш герой,

      Неважно, что совсем тупой.

      Ты анархист, и твой Махно,

      Для Вовы полное дерьмо,

      Он учредил власть всех советов,

      Воров, бандюг, авторитетов.

      Раскрасил всю страну в два цвета,

      Хорошая, сказал, примета,

      Своих раскрасил в красный цвет,

      В кровь превратился наш рассвет.

      Чужих раскрасил в белый цвет,

      России нашей высший свет,

      Затем все краски он смешал,

      Гражданскую войну начал».

      Учитель: «Что ты говоришь,

      Неблагодарный наш малыш?

      Ильич всего себя отдал,

      Чтоб наш народ не голодал».

      «Спасибо», – говорю я вслух,

      А сам смотрю на этих двух,

      Морил он голодом страну,

      В Гражданскую втянул войну.

      В войне брат брата убивал,

      Ильич наш книги все писал,

      Народ великий голодал,

      Ильич Арманд облюбовал.

      Учитель задаёт вопрос,

      А сам всё смотрит на откос:

      «Скажите, дети, мне быстрей,

      Кто самый лучший друг детей?».

      Все дружно хором отвечали,

      Ногами по полу стучали:

      «Ильич! Владимир! Ленин наш!»,

      Я посмотрел, какой шабаш.

      Я крикнул в класс, одной строкой:

      «А совесть где, а где Святой,

      Бог жизнь земную всем нам дал,

      Ильич, в мозгах один развал».

      Наш класс меня не услыхал,

      И я тогда им всем сказал:

      «Дороже вам ваш друг Ильич,

      А мне родней Святой кулич.

      Святая Пасха у дверей».

      В ответ: «Не порть нам юбилей,

      Мы Ленина младой приплод,

      Нас пасху мавзолей зовёт».

      Учитель вновь на злобу дня,

      С ехидцей смотрит на меня:

      «Святую Пасху вспомнил он»,

      А я ему: «Хамелеон».

      Я продолжал ему бубнить,

      Хотел на совесть надавить:

      «Пойдёшь ты в храм ночных свечей,

      А здесь ты всё про юбилей».

      Учитель вдруг наш покраснел,

      Чуть мимо стула не присел,

      Ильич с портрета от дверей:

      «Иди, учитель, в мавзолей».

      Затем смотрю я на портрет,

      И думаю: в ночной момент,

      Уж лучше б вор тебя украл,

      Тогда б ты нас не доставал.

      Сто