Клетка в голове. Евгений Анатольевич Орехов

поделаешь? А он будет в тюрьме – это хуже. Он не верил в те радужные перспективы, которые обрисовал ему Растиславов. Попади Громов в армию – его точно бы направили на передовую. Прослужил бы он там недели две. А потом его бы убили. А Влад с Жанной так и остались бы одни в этом мире. Квартиру бы продали и заработали на этом определённые люди (а чего добру стоять?), а брат с сестрой получали (может быть) жалкое пособие. Как и всегда – страна обойдёт стороной их семью.

      И в общем-то, он был в этом прав. Растиславов действительно вешал ему лапшу на уши по поводу лёгкой службы. Громова – молодого, здорового парня обязательно забрали бы на передовую. В стройбат, на места водителей или конвойной охраны тех же складов с продовольствием или амуницией уже и без того выстроилась большая очередь. На те должности, по старым связям, хотели попасть люди, которые уже отслужил до войны, не получив при этом офицерского звания. Туда рвались инвалидны, с увечьями которых была не в силах справиться медицина. Но прежде всего туда метили богатые и влиятельные (и их родственники), чтобы отсидеться в тишине, а потом получить заслуженного работника тыла и ухлёстывать за безутешными молодыми вдовами. Даже у этого социального класса не получилось бы просто отсидеться в родных городах – по всей стране организовали патруль и видеонаблюдение. А занимались подобным исключительно неподкупные патриоты-фанатики, которые считали эту войну – Новой Отечественной и были уверены, что речь идёт о выживании русского народа на Земле. Такие люди, заметив, на первый взгляд, пригодного к службе мужчину, сразу подходили узнать – кто такой, почему не служишь? И главное – они имели полномочия и средства для того, чтобы привести, хоть уговорами, хоть силой, человека в военкомат, где его после прохождения комиссии быстренько обреют и отправят на фронт чуть ли не в тот же день. Поэтому легко отделаться у Громова так и так бы не получилось.

      Он решил, раз отказ не восприняли серьёзно, он устроит сцену. Громов вплотную приблизил своё лицо к лицу Растиславова и начал. Спокойно, без крика, но с силой и уверенностью в голосе, не моргая.

      – Ну, блять, начальник – вот семью мою не трожь! И я их бросать не буду! Я на зоне к ним буду ближе, чем в казарме. Но только попробуй послать меня туда. Знаешь, что я сделаю, когда мне дадут автомат?! Я первым делом пристрелю командира. Потом уж как Бог на душу положит. Но они у меня там лягут. Я многих с собой заберу, прежде чем меня кто-то подстрелит. За это – отвечаю. А потом придут к тебе. И спросят – почему такого, как я, допустили к службе? Даже, если меня и не застрелят – то отправят на зону. Только вот ты в этом случае будешь по уши в говне. А я всё равно получу то, что хочу.

      Растиславов вспомнил похожее дело. Рядовой, который также не хотел служить, но его всё равно отправили в армию. Ему не повезло попасть в часть, где до сих пор активно практиковалась дедовщина. На стрельбище он расстрелял десять человек. Потом убили и его самого. После выяснилось, что он психически нездоров, но психиатр и начальник приёмной комиссии не сочли его расстройство