Дневник. Никки Штерн

к тому времени стало совсем формальным.

      Впрочем, я решила плыть по течению, пустить все на самотёк – и отчасти оказалась права. Потому что наступило затишье.

      Мы не виделись с отцом недели две, благополучно избегая друг друга. Потом он позвонил и предложить побеседовать вечером дома, что и было сделано.

      Он вежливо улыбнулся и начал:

      – Во-первых, прошу прощения за то, что произошло. Я не должен был срываться на тебя. Но теперь ситуация понемногу налаживается, Василиса мне больше не угрожает, а к тебе у меня предложение. Мы сделаем тест на отцовство. И если ты моя дочь, то все останется как есть. Эта квартира и кое-какие сбережения уже завещаны тебе, да и любую другую поддержку постараюсь тебе обеспечить. А если мы все-таки чужие люди, – и он сделал паузу, – я сделаю тебе другое предложение.

      Причин не согласиться я не видела. Я мечтала о комфортной жизни и карьере журналиста или писателя. И еще мечтала о том, что однажды стану сильной и независимой – нужно только еще немного потерпеть. Тем более, что до вступительных экзаменов в ВУЗы оставались считанные месяцы.

      Результаты ДНК-теста пришли на следующий день после наступления моего совершеннолетия.

      –Увы, ты не моя дочь, как я и думал – сказал отец.

      –Очень жаль, – я попыталась изобразить грусть.

      –Не ври. А впрочем, неважно – кисло вздохнул неотец (так я немедленно стала называть его про себя). – Так вот, хочу поговорить с тобой предельно откровенно. Я готов продолжать материально поддерживать тебя – конечно, в пределах разумного. Но мы введем один вечерний ритуал… это то, что мы практиковали с Василисой, но, как ты помнишь, мерзавка предала мои чувства.

      Он помолчал и вяло уточнил у меня:

      – Мне продолжать?

      Я ответила "да". Вряд ли мне было, что терять.

28 мая

      У нас было два сценария, они повторялись в строгой последовательности три раза в неделю.

      По субботам и воскресеньям я стучалась в кабинет неотца в шесть часов вечера. На мне был крестьянский сарафан и лапти, а голова покрыта платком с завязанным на подбородке узлом. Из-под платка до свисала приставная коса, доходящая до ягодиц.

      –Звали, батюшка? – робко спрашивала я и кланялась в пояс. За интонацией надо было обязательно следить.

      –Звал, негодница, – отвечал тот. – Ты избу сегодня убирала?

      –Убирала, батюшка, – опустив голову, говорила я.

      –А матушка жалуется, что пыль по углам клубится, половики не чищены! Да тут еще гости пожаловали, стыд-то какой перед людьми!

      –Простите, батюшка, не углядела, – всхлипывала я, еще усерднее кланяясь в пояс.

      –А ну, девка глупая, марш на лавку, сечь тебя буду.

      – Воля ваша, батюшка, – жалобно тянула я и шла на топчан в углу кабинета. Там же в кадке располагались длинные прутья, но они служили лишь декорацией. На самом деле батюшка стегал поясом от халата край собственного письменного стола, а я, лёжа на животе и не оголяясь,