Право на меч. А. Л. Легат

вскинул бровь:

      – Ищу место в походе. Какова оплата?

      Интендант покачнулся. Нашел опору в столе.

      – С вас? Н-ни медяка не возьмем, чес-стное слово…

      Мне самому стало больно смотреть на чужие страдания. Кажется, бедолага еле держался, чтобы не вернуться к ведру.

      – Выходит, я буду воевать без жалованья?

      – А к-как вы хотели? – вдруг разозлился он. – Началась, кх, во-ойна!

      – В Воснии не бывало мира, – возразил я.

      – Это уж-ж с какой стороны… – Он зажал рот ладонью, быстро управился с позывом и продолжил: – С ка-акой с-стороны поглядеть…

      К постоялому двору я плелся еле-еле. Тяжелые мысли – тяжелее ногам.

      Платить за право сложить голову под чужим флагом? Волочиться в пасть к смерти на силе идей? Щедрость Воснии не уступала Содружеству. Удо мог бы поучиться у местных «дикарей».

      Свернув на улицу Привоза, я обернулся к башне Восходов.

      Седьмой дом, говорил человек-валун. Друзья господина Симона и молчаливые моряки…

      Я остановился перед широким зданием, седьмым по счету. Совершенно тоскливое местечко. На улице еще не померк последний свет дня, но я не видел и не мог расслышать, что творилось за открытыми ставнями и дверью. Казалось, что дом опустел. А еще – что из его щелей за мной точно следили.

      Таких противоречивых чувств я не испытывал, даже сунувшись в воду на четвертый год жизни.

      – Никого так никого. – Я пожал плечами и сделал вид, что неторопливо прогуливаюсь по Кригу.

      Меня не окликнули, не позвали. Что ж, их вина. Видать, господин Симон и его валуны и впрямь очень-очень заняты.

      Когда ноги донесли меня до знакомого двора и вывески «Перина», я выдохнул с облегчением. Перед боем не хватало только одного – крепкого сна и крольчатины на углях. Расплатившись за ужин, я прикинул, сколько у меня осталось. Тридцать шесть золотых на счете и около десяти на руках.

      «Сколько стоит честь без сапог?» – буравил меня взглядом Удо, самый наглый гувернер на свете. И что-то еще приговаривал, пока я сам собирал вещи в путь, хоть то никогда и не было моей работой.

      «Все еще дороже, чем мудрость прислуги!» – огрызнулся я тогда. И, кажется, пригрозил, что расправлюсь с ним, если матушка прознает, что я отправился в порт Стэкхола. Прознает раньше, чем мы отчалим.

      Не прознала. Или отпустила с миром. А я из гордости взял слишком мало золота семьи.

      – Милсдарь, прошу звинять…

      Подавальщица принялась мыть полы прямо под моими ногами. Точно пора отходить ко сну.

      – У вас есть перо и чернила? – спросил я, хоть и знал, что они водятся в каждом постоялом дворе, где считают доходы. – Я заплачу.

      На меня покосились в удивлении. Но просьбу не отвергли.

      Уже наверху, закрывшись в комнате, я зажег свечи. А затем забрался под одеяло, не снимая сапоги. Где теперь Удо, который отругает меня?

      В комнате настоялась прохлада. Запах чернил добрался до моего носа – так долго я держал перо над письмом. Я смотрел на маленький